В моем полусне маленький комок человека настырно пробовал провернуть дельце. Я видела себя словно в разрезе. Там мало места, там все очень аккуратненько, но просто, как в нашей с мамой «полуторке». И мой выросший из этих размеров человечек пытается что-то изменить. Похоже на физическое упражнение — ииии-ррраз! И как будто даже у меня в животе есть маленькие ручки, и ступенечки, и маленькие комнатки, чтобы ему удобнее жилось… Но вот сейчас он их крушит, топчет крепкой пяткой, потому что они мешают.
Откуда-то он знает, что надо перевернуться. Вот и я откуда-то знала, что мне тоже надо что-то перевернуть в своей жизни.
Около девяти месяцев назад
6 апреля
— Женя, подвезти?
— Нет, спасибо, Иван Иванович!.. А хотя… Подвезите!
Он даже удивился. Раньше я все время отказывалась.
— Ну, давай, я греюсь во дворе.
Он ушел, а я, полыхая, как печное бревно, набрала Дашку.
— Дашка! Я… еду с ним!
— Супер! Куда? В кабак?
— Нет! Он просто домой меня подвезет!
— Домой? Куда? В «полуторку»? Там мама твоя!
— А куда еще?
— Вот, блин… Ну, ты клуша, Ким… Так, ладно… Езжайте ко мне! Ключи будут под ковриком. Даю вам времени до девяти вечера! В девять выметайтесь! Ключи кинь обратно под коврик!
— Поняла! Спасибо!
— Надеюсь, залетишь!
Я шла во двор, к машине, как зомби, как проржавевший механизм. Меня клинило раз пять. В конце концов добралась и надеялась, что он уехал. Но он сидел в машине и довольно устало смотрел в мою сторону. Показал на часы. Давай быстрее!
Молча тряслись в его машине. Играла музыка, на панели горели красивые голубые огни.
— Тебе куда?
— А вот туда.
— Понял.
Подъехали, он остановился, мотор не глушил. Обернулся. Лицо спокойное, усталое.
— Ты здесь живешь? Буду знать.
— Спасибо.
— Ну, до завтра? Только не опаздывай. А то без тебя никто уже работать не хочет.
— Не опоздаю.
И я не выходила, хоть и взялась за ручку. Он терпеливо ждал.
— Что такое?
— Ничего… Не хотите подняться ко мне?
Я даже не знаю, как он отреагировал… Я смотрела при этом в темноту за окном, держалась за дверь и была готова выпрыгнуть в любую минуту.
Долгая, мучительная пауза.
Потом он засмеялся.
— Жень, ты… В общем, давай, иди домой, я тебя очень ценю и никому не отдам, поняла? И совсем не обязательно для этого со мной спать. Все, пока.
Он сам открыл мне дверь. Перегнулся и открыл.
Я вывалилась из машины как кусок дерьма.
Долго стояла в кустах на детской площадке, пинала себя же ногой.
Потом еще долго выбиралась из Дашкиного района.
Домой приехала ночью.
— Девочки! Завтрак!
Ого! Любые девочки? Не новенькие? Не старенькие? Любые? Прямо какая-то демократия…
Оказалось, что завтраки выдают всем. И тем, кто прибыл накануне днем, и тем, кто прибыл накануне вечером. А вот уже обед и ужин — это только для прибывших накануне и старожилов. Все просто.
Запеканка и масло. И чай с сахаром. Мммм. Вкусняшка…
Сидела за столом с какими-то мне не известными беременными барышнями. Они ели-пили и горько переговаривались.
— Я всю ночь не спала. Он же там один, понимаешь? У него там три комнаты, диваны, белье… Он же кого-то обязательно в дом притащит!
— Не говори… Их только оставь без присмотра…
— Я ему позвонила в десять, в пол-одиннадцатого, ну, и так далее. В последний раз — в три ночи.
— И что?
— Обозвал меня.
— Вот скотина!
— Да! И… ну не верю я ему! Говорю — признайся! Ты ж не один?!
— А он?
— Орет, что один, что никого нет, что даже телик выключил, чтобы спать не мешал…
— Вот сволочь…
— Ненавижу его…
— Девочки! На кровь! Кто мочу утром не сдал?
Сколько можно? Во мне столько крови нет, сколько они пьют! Что еще они хотят расшифровать в моих эритроцитах несчастных?
По отделению летала славная Фимочка. С ней было приятно, с ней можно было говорить и ей можно было жаловаться. Я бы очень хотела, чтобы мои роды пришлись на Фимочкину смену.
— Фимочка, а зачем столько крови?
— Ну, чтобы воспалительный процесс не пропустить, да много всего. Резус-фактор, кровь на ВИЧ.
— Я уже сдавала кровь на ВИЧ! В самом начале беременности!
— Ну, так за это время сколько чего могло случиться…
— Я ни с кем ничего, Фимочка!
— Ну, а мужчина твой?
Вот ты блин! Что ж мне, вот просто всем на свете объяснять, что нет никакого мужчины?? Что я сама по себе беременная, одинокая??
— Фимочка… И мужчины у меня нет…
Она посмотрела с нежной печалью.
— Это ничего. Это бывает.
Потом уколы, потом КТГ. Снова сидели вокруг меня прекрасные женщины с огромными животами, полуголые, грудастые, бельем наружу. Страшно себе представить, что случится, зайди случайно в это сонное женское царство мужчина.
Визгу будет…
Такие разные женщины, столько судеб тут, в одном холле. И каждая сдает дополнительные анализы на тот случай, если вдруг «муж»… Обидно до слез… Может, и не надо никакого мужа? Если вот так, почти официально, мы имеем в виду этот риск? Неверность.
Одна из женщин обернулась, очень внимательно посмотрела на меня.
— Это вы?
— Что именно?
— Это вы квартиру договорились забрать?
Надо было бы наподдать Милке хорошенько. Ногой.
Пришла Фимочка, попросила меня зайти в смотровой кабинет. Э, нет. Я прекрасно помню, что было со мной в смотровом.
— Фимочка! Мне кровь сейчас сдавать! Можно без смотрового?
— Нет, что ты, милая, хорошая! Ты же в роддоме! Это как работа! Здесь нельзя отказываться, если ты не лентяйка! Давай, я за тобой зайду через пятнадцать минут, напомню.
А вот действительно, это же работа! Рожать людей, воспитывать их — это же работа! Почему эта работа не стоит на пьедестале почета работ? Почему всем, кто хотя бы разово спустился в этот забой, не давать медали? Ну, это же очевидно, что это очень сложно, ответственно, страшно, больно, волнительно, а главное — ВАЖНО! И что, по сути, один на один с глобальной проблемой рождения нового человечества остаются молоденькие девочки, испуганные, ничего не понимающие, болтливые, вечно ругающие кого-то… а все отчего? Оттого, что просто невозможно не чувствовать, что это АРХИВАЖНО!
