— Ерунда. Я рожала один раз. Не так уж это и страшно.
— Расскажешь?
— Конечно. А ты?
— Что я?
— Расскажешь?
— Что?
— Что у тебя с отцом твоего ребенка случилось?
Не знаю, может, это петарды так на меня подействовали. А может, разум мой под воздействием гормонов так размягчился. Но я рассказала Тане все. История заняла совсем немного времени. Минут шесть.
— Погоди, Таня приподнялась на локте. — Ты хочешь сказать, что он даже не знает? Не знает, что ты беременна от него?
— Нет.
— Ты… ты зря так… Он как минимум имеет право знать! Просто имеет право, как мужчина!
— Он имеет такое же право и не знать.
— Это жестоко.
— Думаешь? А мне кажется, я избавила его от проблем.
— Ты не права, Женя. Ты очень не права! Я считаю, тебе нужно немедленно позвонить ему! Прямо сейчас!
— Сейчас четыре утра.
— Такие новости не ждут! Это… это глобально! Это жизнеобразующе! Это главное, что может услышать человек в своей жизни!
Я на секунду задумалась, и потом еще пять секунд хотела поддаться порыву и набрать его номер. Я же наизусть его помню!
Но потом ретроспектива событий — все неловкости, недоговоренности, смущения, фон, на котором мы расстались, Дашкины слова…
Прошел почти год. Он уже отненавидел меня и забыл. Или отбоялся и забыл. Или отпечалился.
Ну, позвоню я, допустим, поздно ночью 30 декабря, и что?
И скажу, что у Ивана Ивановича ребенок вот-вот родится?
И если вдруг Иван Иванович скажет, что это мои проблемы или еще что-то в этом роде, я останусь на всю жизнь разочарованной. А разочарование съедает человека. А мне надо жить долго.
Лучше быть не сказавшей, чем услышавшей ответ, который непоправимо испортит мою жизнь. И жизнь моего малыша. Он ведь тогда и от него откажется. Мы оба будем жить со штампом «Отказано».
— Нет, Таня…
— Вот ты зря! Вот зря! А потом мы спорим о судьбах человечества! Тут свою решить не получается!
31 декабря. ЧУДО
Всю ночь болела спина. Мне даже не снилось ничего, так болело. Я ругала себя за то, что выскочила на мороз в короткой шкурке Анжелики Эмильевны, что так много вчера таскалась по коридорам и этажам. Утром на смену пришла Фимочка, я ей пожаловалась. Она терла мне спину, улыбалась, говорила, что все равно все пройдет. Велела засекать время.
Я засекала на телефоне. Не было там никакой логики, просто время от времени сильно тянуло в районе крестца и хотелось себя там стукнуть. И постоянно в туалет охота. Но как зайдешь, так и не знаешь, а зачем шла?
— Сдаем кровь, — сухо сказала Алина Кирилловна. — Клизму ей тоже сделайте на всякий случай, Фимочка.
— Конечно! — радостно согласилась Фимочка.
Но возились не со мной, а со Светланой. Часов в семь ее забрали в операционную.
— Пожелайте мне удачи, девочки, — попросила она. Мы пожелали ей очень большой удачи.
Александра и Таня помалкивали, глядя на меня. Милка прибежала было с новостями, но на нее рыкнули, чтобы молчала. Тогда Милка сообщила шепотом:
— Телеведущая-то наша ночью родила! Мальчик, 3 300! Назвали Святославом! Говорят, с мужем рожала! Короче, веселуха!
— Я тоже с мужем рожала в первый раз, — заметила Таня. Я считаю, что это вполне нормально, если мужчина готов.
Милка: Представляю себе своего! Он у меня всегда готов! Соточку с утра — и уже смелый!
Александра: Таня, и чего? Он сам вызвался?
Таня: Ну, да. Я сначала против была — ну, зачем ему меня такой видеть? А потом как-то свыкалась с мыслью, свыкалась… И приняла. Только спросила его, а зачем он хочет там быть? Думала, он скажет: «Чтобы тебе помогать»… Или: «Чтобы ребенка первым на руки взять»… Или: «Чтобы гармонии в мире стало больше»… Не знаю…
Александра: А он что?
Таня: А он сказал: «Ну, так я же экстремальщик!» Причем с гордостью такой…
Посмеялись.
Александра: А что, он у тебя правда экстремальщик? По фото не скажешь. Овощи развозит, лысенький такой, правильный.
Таня: Что ты, он у меня крэйзи! Он в Крыму на дельтапланах летает, прыгает со всех гор и пробует всюду самую острую пиццу… Он классный.
Милка: Ну, я своим тогда тоже похвалюсь. Он у меня на гитаре, девки, играет! А если еще и запоет… Прямо Дима Билан!
Александра: А мой готовит лучше, чем я…
А мне нечего было сказать. Да и не хотелось. У меня действительно очень болела спина.
Я ушла сдавать кровь.
— Спина очень болит, — сказала я дежурной медсестре.
— Бывает, — кивнула она. — Поздний токсикоз. Почки не выдерживают. Завтра анализы сдадите, посмотрим. У вас вены такие плохие… Вы же — известный человек, что ж вы так…
— А что, вены как-то выбирают?
— Нет, но вообще.
Я, вероятно, еще и отравилась чем-то. Всякий раз, когда болела спина и все мои покрытые слоем беременного жира мышцы напрягались, начинало подташнивать.
— И долго так будет? Ну, спина, тошнота?
— Вряд ли. У вас же уже вон какой срок. Скоро разродитесь.
Никто ничего точного не говорит.
Была бы я мужчиной — удавила бы их или удавилась сама.
Но я женщина — терплю.
Кровь не хотела идти, казалась густой, как вареное вино.
Все вдруг стало тяжелым и медленным.
Все во мне изумилось странному состоянию меня, все как бы обратилось внутрь и с удивлением наблюдало. Только малыш бушевал, причем так серьезно, как никогда еще. Казалось, что он хочет выпрямиться во весь рост и руками раздвинуть это пространство, а то ему уже до чертиков надоело сидеть в темнице сырой.
Но я сама, я как оболочка и питательная среда, стала спокойной и внимательной к деталям.
Будто раньше бегала-бегала-вертелась-бегала-крутилась-бегала-рвалась-бегала-бегала, а сейчас замерла и осмотрелась.
Пролетела снежинка.
Упала в сугроб.
Скоро…
Надо о чем-то приятном думать. О чем-то очень-очень приятном.
Я просто зависла у окна минут на двадцать.
Все суета.
А снег такой прекрасный.
Боже ты мой, какой прекрасный снег.
Около девяти месяцев назад
8 апреля
