— И ты добился его, но Лизка…
Макара перекосило.
— Не лги! Умоляю, не лги. Мы оба знаем, что она совершенно ни при чем. Она твоя сестра, и я должен был ей помочь. Ты согласилась.
— Она…
— Нет, Люба! Ради бога, хоть сейчас будь откровенна со мной. Да со мной — ладно. Черт со мной! Признайся сама себе — ты просто ревновала Лизу ко мне. Все! Никаких других причин просто нет.
Макар смолк, ожидая ответа. Виктор замер, стараясь стать невидимым и неслышимым.
— Да, — тихо ответила девушка. — Я ревновала. Да, я приготовила приворотное зелье и подливала тебе.
Она встала из-за стола — клешеная юбка распустилась дивным цветком, тонкие шпильки выгодно подчеркивали стройные загорелые ножки. Люба подошла к Зотову и заглянула в его глаза.
— Я прошу прощения, — негромко сказала она. — Прости меня, Макар. Пожалуйста, прости.
— Давно простил, — в тон ей ответил Зотов.
— Тогда… тогда позволь мне остаться. — Ее ладони легли на плечи Макара. — Мне тяжело без тебя. Лиза поймет. Она ведь… добрая. Мы для нее что-нибудь придумаем.
Зотов хмыкнул, покачал головой:
— Никаких «мы» быть не может. «Мы» давно умерло, сгорело и развеялось. — Он достал из холодильника подсолнечное масло. — Наше «мы» быльем поросло. Кончено.
С ресниц Любы сорвалась слеза.
— Как жестоко, — сдавленным голосом произнесла она. — Ты не человек, Зотов.
Он пожал плечами: суди как знаешь.
— Проклятый курганник… Что же ты со мной сделал? Может, опоил? — Любовь оперлась левой рукой о стол, правой размазывая по щекам слезы, смешанные с тушью. — А-а-а. Я поняла. Это Лизка наколдовала зелья. Иначе почему я не могу тебя забыть?
— Понеслась трында по кочкам, — пробормотал Макар, смешивая зелень в миске.
— Со мной так поступать нельзя, — прошипела Люба. — Сдохнет твоя Лизка, понял?! И тебе туда дорога!
Она вытащила ятаган из ножен. Макар быстро отступил назад, столкнулся с растерявшимся Виктором и не удержался — друзья рухнули на порог кухни.
— Получи, проклятый! — Перехватив ятаган двумя руками, девушка подняла его над головой.
Ковалев попытался подняться, чтобы помочь другу, но только мешал Макару встать на ноги. Их спасло то, что Люба неожиданно сомлела, ноги ее подкосились, и она повалилась на пол. Зотов облегченно выдохнул.
— Витек, убери свои ноги.
Наконец Ковалеву удалось встать. Макар поднялся сам.
— Извини, — пробормотал Виктор.
— Проехали.
В веранде появился озабоченный Спиридоныч.
— Вы чегой т тут? — спросил он, но, увидев лежащую без чувств Любу, отвернулся. — Макарка, ты чей т с девки труселя… того?
— Очень надо, — зло бросил Зотов. — Сама наряжалась, — и одернул задравшуюся на девичьей попе юбку.
— А-а-а… что это у нее? — промямлил Виктор.
Он присел, желая вновь приподнять оборки.
— Та не срами ты девку! — одернул его старик. — Что-что? Тебе оно надо? Токма под юбку бы залезть. Тьфу! Городская срамота.
— Да ладно тебе, Спиридоныч, — злился Макар. — Пусть посмотрит.
Он приподнял подол: от поясницы до ложбинки между ягодицами рос у Любы клинышек волосков длиной в палец.
— Это хвост? — Виктора перекосило от отвращения. — Бэ-э! Жуть какая.
— Этими волосками она и привораживала, — авторитетно заявил Зотов.
Ковалев побледнел, вспоминая длинные волосы на языке.
— Ты шутишь?
— Да какие шутки! А еще менструации добавляла для крепости.
Виктор вылетел во двор, едва не сбив с ног Спиридоныча.
— Только не в крыжовник! — успел крикнуть ему вослед Макар.
— От ты… — сердито произнес старик. — За шо ж ты так ее?
Люба застонала, содрогнулась всем телом. Карие очи распахнулись.
— С добрым утречком, — язвительно произнес Зотов.
На девичьем лице проступил испуг, словно она впервые увидела Макара.
— Давай вставай!
Люба приподнялась, отползла назад, испуганно глядя на разозленного кузнеца.
— Та шо ж ты делаешь, курганник? — возмутился Спиридоныч. — Сердце в тебе есть али как?
— Есть, тока закакано… всякими.
Старик вздохнул, укоризненно качая головой.
— Пошли, Любань. — Он протянул к девушке руки, желая помочь.
Та вдруг испуганно вскрикнула, разглядывая свое платье, руки и ноги, а завидев лежащий на полу ятаган, змеей бросилась к оружию.
— Та шо ж энто!..
— Уходи!
Макар успел вытолкнуть старика на веранду и нырнуть под руку с клинком. Люба смотрела на него затравленным зверем.
— Ого, красотка! — удивился Зотов. — Да ты знакома с оружием.
Девушка ответила, шипя сквозь зубы:
— И на каком языке мы заговорили?
Она повторила шипение, энергично махнув левой рукой в сторону.
— Надо выйти? Понимаю. Только не пущу. — Макар встал в дверном проеме.
За спиной, кряхтя, возился Спиридоныч.
— Та вы совсем сдурели! Ну ладно, девка от амуров с глузду съехала, но ты-то, Макарка…
— Уйди, дед. Не Люба это.
— Та не дури! — Старик вцепился в Макара.
Используя момент, девушка сделала выпад.
— Не дури!
Старик тянул влево, и Зотову пришлось повернуться к атакующему противнику боком. Люба сделала шаг вперед, чтобы не потерять равновесие, — Макар придавил ее телом в дверном проеме, вышибая дух.
Когда Зотов отодвинулся, девушка вновь упала без чувств, роняя оружие.
— Отстань! — рявкнул Зотов на Спиридоныча, вырываясь из его цепких пальцев.
Не желая искушать судьбу в третий раз, он отфутболил ятаган и перевел дух.
— Жива, — сказал он, приложив пальцы к шее Любы. — Вот это был номер, чтоб я помер.
— Ну, ты совсем стал зверюкой, курганник. Девку чуть не пришиб.
— Выживет, — отмахнулся Зотов. — Надо меньше с духами якшаться, — он подхватил свой клинок, — тогда освященный булат не будет ядом.
Спиридоныч смотрел на ятаган, открыв рот: три креста украшали лезвие, словно вплавленные в него во время ковки. По сути, так и было: Макар отковал брус из разных сортов стали, разрубил его поперек и из трех кусков сложил основу лезвия, как из мозаики.
— Боже святый, — тихо произнес старик, теребя в руках засаленную кепочку. — Как жи ж так, Макарка? Как жи ж так? Ведь она ж дитё исчо неразумное. Ей жи ж жить исчо и жить, дитёв рожать, а она… Еш трешь!
