— Не-е-е… — заблеял Володька, снимая пиджак. — Не-е-е-а…
Зотов посмотрел на дыры в джинсах Волохи — тоже может зацепиться, но не раздевать же его догола.
Перед штурмом насыпи курганник дал всем по глотку «федоровки». Долгая ночь вымотала людей, и кто знает, что еще ждет впереди. Лучше бы ничего, кроме выхода из склепа. Дарсата принюхалась к эликсиру, попробовала языком, кивнула:
— У́кус, — и выпила.
Прилив сил привел ее в восторг.
— Искусна, ардар аспайна, — привычно коверкая русские слова, похвалила женщина Арта.
Она первой полезла в дыру. Макар припас крепкую веревку — мало ли, какие случаи бывают. Жрица опоясалась ею и, когда пробралась на ту сторону завала, дернула три раза.
— Нормально, — с облегчением вздохнул Зотов. — Теперь, мышка, твоя очередь. Не торопись, двигайся осторожно, но и не задерживайся, что бы ни случилось.
Лиза подошла к нему, поцеловала в губы.
— Мой любимый курганник, ты совсем вымотался, — шепотом произнесла она.
— Еще немного, мышка, — ответил он, грустно улыбаясь. — Еще немного.
Волоху не пришлось долго уговаривать. Он на четвереньках полез по насыпи в лаз, что тебе барсук, виляя широким задом. Вскоре веревка в руках Макара дернулась три раза — дурачок добрался до выхода.
Курганник вздохнул. Ну, вот и все. Теперь он знает такое, чего его дедам и не снилось. Если когда-нибудь археологи доберутся до кургана Рытого, они офигеют от количества артефактов — предметов, не имеющих отношения к эпохе захоронения жрицы Дарсаты. Ну, с трупами красноармейцев понятно — песчаная западня. Но как сюда попал рюкзак с продуктами? Возможно, кто-то вспомнит о Зотовых, владеющих тайной сокровищ помещика Шпаря, и снова начнется таинственная история.
Судьба плетет свою нить, ввивает ее в полотно жизни, причудливо переплетая с остальными нитями, и время с пространством становятся лишь «когда?» и «где?».
Зотов скрутил пояс с флягами в кольцо, достал из рюкзака Витькину борсетку, ножны с ятаганом взял в другую руку — самые важные вещи — с собой.
Глава 30
Под Утренней звездой
На прощенном огне,
Где сожгут амулеты и стрелы
Братья долгой войны,
Сестры долгих смятенных обид.
Валерий Гаевский. Миры Доверия
С другой стороны завала царила паника. Волоха лежал на каменном полу, содрогаясь так, словно взялся за оголенные провода.
— Дарсата хотела ему помочь выбраться из лаза, — рассказывала Лиза, — он зацепился драными штанами за обломок бревна. Волоха стал брыкаться, а потом вывалился наружу, бросился бежать.
«Синий огонь» — понятно, на что нарвался дурачок.
— Вианаавата, — сказала осарта с сожалением.
— Не страшно. Потрясет и отпустит, — успокоил ее Макар.
— Но ты мне рассказывал, что «синий огонь» вынимает из человека кости, — напомнила Лиза.
— Книжная болтовня, — поморщился Зотов. — Меня уже дважды колбасило, и кости в порядке.
Волоху действительно перестало трепать. Он лежал на спине, хлопая глазами, словно увидел стоящих над ним людей впервые.
— Ты как, Володька? — Зотов протянул ему руку, помог подняться.
Дурень угрюмо молчал, ссутулившись, отошел к стене, чтобы отдышаться.
Дарсата коснулась руки курганника, тихо произнесла:
— Астарожнбста.
— Осторожность нам не помешает, — согласился он.
— Нетб. — Женщина мотнула головой. — Астарожнбста са нима. — Она указала на Волоху.
Ох, что-то здесь не так! Что могло произойти между жрицей далекого мира, почти забытого племени и деревенским дурнем?
Курганник промолчал. Взяв Лизу за руку, он не спеша двинулся к выходу из дромоса, стараясь избегать танцующих языков «синего огня».
Восток полыхал голубым, подсвеченным золотой полосой у самого горизонта. Утренняя звезда трепетала чудным бриллиантом, небо, разделенное надвое голубым и темно-синим цветом, шатром стояло над головой до самого запада. Под золотом неровной тенью вырисовывались кроны орехов и тополей над крышами Гострой Могилы. Где-то в траве проснулась пичуга. Борясь с утренней прохладой, принялась за свою затейливую песенку: «Тресь-тресь! Чик-тр-р-ресь!» Маленькая мухоловка сидела на сухом стебле щирицы, ухватившись за него тонюсенькими лапками, — хвостик торчком, из маленького клювика поднималось кисейное облачко пара.
— Боже, как хорошо, — прошептала Лиза, потягиваясь всем телом. Свежий воздух омыл лицо.
Туманная дымка легла на склоны кургана Рытого, постепенно опускаясь в балку, закрывая собой проход в усыпальницу.
— Па́ра, — сказала Дарсата. — Данно́ста назад.
— Спасибо тебе за Лизу, осарта Дарсата. — Макар прижал правую ладонь к груди, поклонился.
— Дана… — Жрица не успела договорить.
Вскрикнула Лиза. Зотов развернулся, вытаскивая ятаган.
— Амага!
— Амаканга!
— Стоять, курганник! — Знакомый голос был приглушен маской — личиной горгоны Медузы, принадлежавшей некогда сарматской царице. В руках кинжал — лезвие у горла Елизаветы.
— Черт, — прошипел Зотов. — Люба, не дури.
— Пошел ты… — Незнакомое слово слетело с губ.
— Амаканга! Сестра! — Дарсата шагнула вперед. Она узнала кинжал в руках царицы — достаточно крошечного пореза.
— Стой на месте, сестра! — на сарматском.
— Отпусти девушку, Амаканга. Уйдем домой.
— Уйдем, несомненно. Но сначала этот раб ответит за свое высокомерие.
— Чем он оскорбил тебя?
— Он отверг меня, Дарсата. Что может быть более оскорбительным для царицы сарматов? Ты знаешь, я убила не одного врага, и их скальпы украшали мое седло. И я воспользовалась правом выбора. Выбор пал на этого недостойного.
— Амаканга, но твой муж — Мадсак. Вспомни: я сама давала вам брачную чашу.
Люба смолкла. Макар ни слова не понял из разговора. Он видел, что слова осарты смутили дух, живущий в девушке сейчас. Кинжал у Лизиного горла чуть опустился.
— Послушай меня, Люба. — Он стал на колено и положил ятаган на землю. — Пожалуйста, послушай. Отпусти Лизу, я тебя умоляю. Отпусти, и можешь меня прикончить, если уж тебе невмоготу.
Она засмеялась.
— Видишь, Зотов, как ты слаб. — В голосе зазвучало презрение. — Стоит придавить твою проститутку, и ты готов лизать мне ноги. Я ненавижу и презираю тебя, курган-ник. Да и какой ты курганник! Курганник — гордая вольная птица, а ты — побитая шавка, вор-конокрад.
