Лекции были в течение месяца, по два раза в неделю, и я не пропустил ни одной. Кстати, Чемпион, которого Сергей Михайлович при тебе только что выручил, тоже все очень внимательно прослушал. Он парень весьма серьезный, вел себя с большим уважением, задавал вопросы и даже записывал (может, кстати, профессор именно за это его сегодня и выручил). А записывать действительно было что. Лекции профессор читает блестяще, эрудиция у него, я бы сказал, потрясающая, но главное, он понимает, о чем идет речь, и говорит «от себя», а не по книжке (за все время он не прочел ни одного слова по бумажке). Мало того, он ухитрился ответить на все мои вопросы, связанные с внутренним содержанием тех практик, которые мне вроде бы и преподавали, но никто не удосужился объяснить, что там должно происходить внутри. Думаю, они и сами не знали. Этот же ведет себя совсем иначе. Чаще всего он начинает ответ с того, что эту конкретную практику лично он не изучал (всего не изучишь, да и незачем) и потому точного ответа дать не может. Но так как все основано на одних и тех же принципах, то, по его мнению, все должно быть так-то и так-то. Я подолгу расспрашивал его, а ты же знаешь, что я учился у всех, у кого можно было, так что вопросов у меня было много и очень разных. Так вот, ни разу не случилось так, чтобы он не смог дать мне обоснованного и логичного объяснения.
И все было бы прекрасно, если бы наш «держатель зала», увидев, что лекции пользуются спросом, не начал приглашать людей со стороны. Вот и забрел однажды здоровенный парень, который сказал, что теория – это очень хорошо, но простому охраннику вроде него лишние слова ни к чему, а нужно ему знать, как все это работает. И ему хотелось бы проверить лично…
Дальше произошло следующее.
– Давно жду чего-то такого, – тихо пробормотал профессор. А затем продолжил громким голосом профессионального лектора: – Я вижу, что некоторые присутствующие вдруг очнулись от зимней спячки и в глазах у них появился блеск. Это заставляет меня предположить, что многим тоже «хотелось бы проверить лично». Предлагаю сделать следующим образом: все желающие «проверить лично» (повторяя эти слова, он явно подчеркивал их) остаются в зале, все остальные выходят и запирают зал снаружи. Отопрете, когда мы постучим в дверь.
– А почему все остальные выходят? – возмутился кто-то. – Нам тоже хочется посмотреть.
Сергей Михайлович усмехнулся:
– А потому, что в результате того, что сейчас должно здесь произойти, кто-то из участников неизбежно «потеряет лицо». Может, я, а может, кто-то еще, в таких делах заранее не угадаешь. Зачем кому-то это видеть. Странно, что вы этого не понимаете, – удивился профессор. – Ладно, ладно, понимаете, не можете не понимать, но не чувствуете это «животом». Поэтому кратко объясню, а потом мы запрем двери и выясним, у кого «больше лица». Итак.
В Азии под «лицом» подразумевают нечто вроде чувства собственного достоинства. Можете называть это социальным статусом, авторитетом, репутацией, добрым именем, соответствием общественным нормам. Лицо на Востоке всегда считалось чрезвычайно важной вещью, потому что все социальные связи устанавливались только благодаря ему.
Лицо – это драгоценность, которая создается годами, но теряется в один миг. Человек, «потерявший лицо», тут же утрачивает общественное положение и становится изгоем. Поэтому очень многое, если не все, в поведении японца объясняется стремлением «сохранить лицо». По большому счету потеря лица в Японии считается бесчестьем, полной личностной катастрофой. Раньше у них в таких случаях вообще было принято вспарывать себе живот. Вам это известно под названием «Харакири», в Японии же образованные люди называют это Сэппуку. Но как бы это ни называлось, суть остается неизменной: самоубийство, совершаемое крайне болезненным способом. Поэтому вполне понятно, что японцы еще с тех времен любыми путями стараются избежать ситуации, в которой возможна потеря лица.
У них даже есть некоторые правила, позволяющие другому человеку не потерять лицо, ведь потеря лица – это некая «точка невозврата», после которой восстановление прежних отношений невозможно.
Запоминайте, записывайте, может, заодно и поймете, почему я настаиваю, чтобы наше предстоящее «выяснение отношений» происходило за запертыми дверьми.
Итак, как принято в Азии «обращаться» с чужим лицом. Всегда нужно помнить об иерархии и проявлять (по меньшей мере, внешне) соответствующий уровень уважения. Нельзя прилюдно критиковать человека или (что еще хуже) заставлять его каяться в своих ошибках. Нельзя публично и прямо отказывать (лучше просто промолчать). Нельзя прерывать собеседника, сколько бы он ни говорил, наоборот, нужно его внимательно слушать (или хотя бы делать вид) и кивать головой в знак понимания (понимание совершенно не означает согласия). Нельзя выказывать ни малейших признаков торопливости, это может быть воспринято как то, что вы настолько не уважаете своих хозяев (партнеров, друзей, собутыльников, собеседников), что не хотите уделить им время. Нельзя отказываться от приглашения на обед или ужин, это также может быть воспринято как неуважение.
Думаю, тут ничего нового ни для кого из вас нет, потому что на самом деле потеря лица – это понятие международное, в той или иной форме известное всем нам, ведь европейцы точно так же стремятся избежать потери лица, разница лишь в том, что азиаты (не только японцы, но и китайцы, вьетнамцы, тайцы) относятся к этому гораздо более серьезно. Поэтому они готовы на большее, чтобы не потерять лицо. В частности, у них считается вполне допустимой беззастенчивая ложь, если она дает возможность сохранить лицо. Например, человеку, спрашивающему дорогу, вполне могут указать неверное направление, лишь бы не показать своего незнания и не потерять тем самым лицо.
Впрочем (ложь международна!), примерно то же самое практикуется и у нас. Ведь ни один студент, опоздав ко мне на лекцию, не сказал, что проспал из-за того, что накануне выпивал до поздней ночи. Все они обязательно начинали рассказывать сказки, чтобы сохранить лицо. А я, чтобы помочь им сделать это, делал вид, что верил во всю ту ахинею, которую слышал уже в который раз.
Однако вернемся от теории к практике. Все желающие «рискнуть лицом» остаются, все остальные, чтобы не видеть, кто и сколько «потеряет лица», выходят, – закончил свою речь Сергей Михайлович.
– В зале остались человек семь самых наглых, остальные вышли. В числе вышедших был и я, – продолжал Вадим, – поэтому что там произошло и с чьим лицом, я точно не знаю. Знаю только, что когда мы вернулись обратно, Сергей Михайлович выглядел, как обычно, а у «великолепной семерки» был совершенно ошарашенный вид, причем следов побоев ни на ком я не заметил. Если их и били, то делали это чрезвычайно аккуратно.
Что я еще о нем знаю? – задумчиво проговорил Вадим. – Вообще он тип крайне неразговорчивый, а о себе совсем ничего не рассказывает. Единственное, что я услышал краем уха, так это то, что он снимает квартиру, что для человека его возраста и положения достаточно странно. Почему так случилось, никто не знает. Еще я как-то пытался узнать, у кого он учился, так он только усмехнулся, похлопал меня по плечу и сказал, что все это никакого значения на имеет. А важно лишь то, что он умеет.
