Однако же жизнь продолжалась, и в постановлении от 5 января 1973 г. ЦК КПСС и СМ СССР вновь озаботились «усилением научных и опытно-конструкторских работ по созданию химического оружия для поражения растительности и разработки средств и методов защиты от него». Одним из заданий того документа было создание средств уничтожения растительности «вероятного противника» (проблема «Флора»). Исполнитель — специальное отделение Всесоюзного НИИ лесоводства и механизации лесного хозяйства (Пушкино Московской обл.), созданное в Ивантеевке Московской обл., которое превратилось в самостоятельный Всесоюзный НИИ химизации лесного хозяйства. Место испытаний новых средств борьбы с растительностью — «специально подобранные участки в малообжитых районах Сибири» [730]. Между тем США к этому времени уже прекратили военное использование гербицидов, на этот раз — с учетом отрицательного опыта войны во Вьетнаме.
Один из важных этапов в создании химоружия против растений был завершен в конце 70-х гг., а его участники в феврале 1977 г. в два захода были тайно (секретными указами президиума Верховного Совета СССР) увенчаны наградами. Обширные списки награжденных рисуют всю секретную систему НИИ и опытных станций «химизации» сельского хозяйства Советского Союза, которые были задействованы в той гигантской и дорогостоящей операции. В этих списках награжденных цивильные лица из Москвы, Уфы, Ивантеевки, Голицына и других мест перечислялись вперемешку с военнослужащими химических войск Советской армии. Были в тех списках и работники 33 ЦНИИИ МО СССР (в/ч 61469, Шиханы-2, Саратовская обл.), начинавшего свой боевой путь в Москве на Богородском Валу, в качестве ИХО (НИХИ) Красной армии [731].
7.4. К тотальной химической войне
Думали ли в советском ВПК (и особенно в ВХК) о других ОВ, сверх ФОВ? Думали всегда. Именно поэтому в 1959–1964 гг. началась активная подготовка к строительству другого (кроме ГСНИИОХТа) научного центра для поиска новых ОВ и разработки технологических процессов их выпуска. При новом институте мыслилось иметь также опытную базу и даже станцию для снаряжения химических боеприпасов. Не забывали и сам ГСНИИОХТ — было предложено для него построить в 1959–1960 гг. новый корпус. Вот так ВХК породил постановление ЦК КПСС и СМ СССР от 28 июля 1960 г. (подписант — Н. С. Хрущев) о создании в пос. Шиханы филиала № 4 московского головного института химоружия — будущего ГИТОС. Его задачей стал поиск ответов на специфические «научные» вопросы, которые уже с трудом удавалось решать посреди Москвы, — промышленная отработка производств ОВ второго поколения, снаряжение химбоеприпасов, выпуск опытных партий новейшего химоружия [160].
В свою очередь Минобороны предложило перенести в течение 1959–1962 гг. свой институт химической войны ЦНИВТИ (НИХИ) из Москвы на военно-химический полигон на Волге [8]. Тогда же началось и обсуждение проблемы создания другого научно-исследовательского и испытательного полигона для испытания новых ОВ и боеприпасов под их применение: полигон в Шиханах уже не соответствовал уровню работ с новейшими ОВ. И эта идея тоже пробила себе дорогу в жизнь, воплотившись со временем в химический полигон в Нукусе [8] (он прожил до самого крушения советской власти [22]).
Однако сам принципиальный поворот советского ВХК к подготовке к тотальной химической войне случился во второй половине 60-х гг., когда позади были и «зариновый», и «зомановый» штурмы.
Тайная история советского химического вооружения в то время была отмечена совсем не теми приоритетами, которыми мыслили рядовые граждане. Как известно, смена власти в стране произошла в 1964 г. Однако качественный перелом в советском военно-химическом вооружении произошел позже — в 1967–1969 гг. Разведку боем осуществил в марте 1967 г. высокопоставленный дуэт. Уже упоминавшееся выше лживое обращение начальника Генерального штаба ВС СССР М. В. Захарова и министра МХП Л. А. Костандова в СМ СССР [115] дало очень практический для ВХК результат: резкое усиление работ по подготовке СССР к тотальной форме наступательной химической войны. С той лишь разницей, что новые постановления ЦК КПСС и СМ СССР выходили за новыми подписями — вместо Н. С. Хрущева это были Л. И. Брежнев (1906–1982) и А. Н. Косыгин (1904–1980). 17 августа 1967 г. эта инициатива МХП и Генштаба была оформлена в виде постановления ЦК КПСС и СМ СССР, где было в явной форме намечено то, что начало закладываться в эпоху «оттепели», — новые меры по активизации подготовки к наступательной химической войне. Документом определялись задачи по резкому расширению активности в создании и новых ОВ, и соответствующих химических боеприпасов, а также работ по ускорению создания запаса мобилизационных мощностей. Было предусмотрено расширение работ по новым чрезвычайно токсичным ОВ, по ОВ психотомиметического (психотропного) действия, а также работ по аналогам многочисленных растительных и животных ядов. Как и всякое принципиальное решение, то постановление не могло не предусмотреть и резкое расширение фронта привлеченной к химической войне «науки», в особенности академической, — замкнутая спецнаука (прикладная наука) как в армии, так и в химической промышленности к тому времени захлебывалась от стоявших задач. В частности, было решено восстановить работы по поиску и исследованию новых ОВ в Институте элементоорганических соединений АН СССР (ИНЭОС, Москва, исполнитель — академик М. И. Кабачник). Было запланировано также расширение исследований по высокотоксичным ОВ и психотомиметическим веществам во многих иных институтах АН СССР и национальных академий Украины, Латвии, Узбекистана. Получили задания и два института Минздрава СССР — Институт токсикологии в Ленинграде и Институт фармакологии и токсикологии в Киеве. В свою очередь, «врачам» было поручено изучение механизма действия на живые организмы высокотоксичных ОВ и веществ психотомиметического действия [117].
А еще через год, 2 сентября 1968 г., в тайном кругу допущенных лиц появилось новое и поныне мало кому известное постановление ЦК КПСС и СМ СССР. В документе вновь предусматривалось расширение работ по подготовке к химической войне, включая создание новых типов ОВ — ВСД («веществ специального действия»; этот специальный эвфемизм был введен в те годы для сокрытия истинного смысла событий). Тем документом были установлены и задания по созданию в Павлодаре мощностей по выпуску химических боеприпасов (боевых частей ракет, авиахимбомб, ВАПов, артхимснарядов калибров 122 мм, 130 мм и 152 мм, реактивных снарядов) в снаряжении ФОВ — зарина и советского V-газа [118]. (Ракетные средства были в этом контексте очень на месте, если учесть, что к тому времени сообщество ракетных дивизий так разрослось, что в 1970 г. для управления ими пришлось создавать четыре новых ракетных армии — в Чите, Владимире, Оренбурге и Омске [766]. И это — к упоминавшимся армиям, созданным еще в 1960 г.) Постановлением было решено также организовать создание большого букета химических боеприпасов кассетного типа для применения с помощью авиации и ракетных средств [118].
Разумеется, мощных денежных вливаний требовало научное обеспечение наступательной химической войны. Поэтому документ [118], давший толчок подготовке СССР к тотальной химической войне, не обошел стороной и задачи развития ГСНИИ-403 (ГСНИИОХТ) — головного промышленного института химической войны по проблеме № 3 (так в секретном подполье именовалась тогда проблема создания новейшего химоружия). Наряду с созданием филиалов ГСНИИ-403 в Волгограде и Вольске, не забывали и об основном комплексе зданий в Москве, на шоссе Энтузиастов, где квартирует этот институт с послереволюционных времен. Этому, среди прочего, были посвящены постановления ЦК КПСС и СМ СССР от 2 сентября и от 14 сентября 1968 г. [118, 732]. В общем, дело дошло до коренной реконструкции зданий института. Для секретных работ по химоружию, которые проводились под руководством академика М. И. Кабачника в ИНЭОС АН СССР (Москва), постановлениями ЦК КПСС и СМ СССР 1968–1970 гг. было решено построить специальный филиал в секретном научном городке в Черноголовке (Ногинский район, Московская обл.) — будущий Институт физиологически активных веществ АН СССР. Строительство этого «академического» учреждения было предусмотрено осуществить за счет средств МХП СССР. Построить для М. И. Кабачника решили два лабораторных корпуса — корпус химических исследований рабочей площадью 3000 м2 и корпус медико-биологических исследований рабочей площадью 2100 м2. Организаторы нового секретного центра химической войны так спешили, что выхлопотали себе право вести строительство непосредственно по рабочим чертежам, не дожидаясь завершения полного технического проекта [118, 732].
