Повелитель вод
У него рога оленя, голова верблюда, уши быка, шея удава, брюхо моллюска, чешуя карпа, лапы тигра, когти ястреба…
Таков дракон — незримый вездесущий «повелитель вод».
Его голос слышен в раскатах грома. Его когтистые лапы отпечатываются на небе при вспышках молний. Его чешуя блестит под звездами на безбрежье речных разливов. Его спокойное дыхание — это неторопливый, благодатный дождь, дающий рост злакам.
Дракон…
Зимой он дремлет, погрузившись в пучину океана. Но приходит час, и он поднимается на небеса. В образе грозовых туч проносится он над истомленной ожиданием землей, оплодотворяя ее влагой.
Дракон…
Это весна, сила, заставляющая природу вновь и вновь повторять круг вечного обновления.
Это восток, откуда приходят дождевые облака и куда несут свои струи великие реки.
Это цвет «цин» — голубовато-зеленый оттенок океанской волны.
Дракон — это олицетворение водной стихии, ее животворной, но порой слепой беспощадной силы.
Таким рисует образ «повелителя вод» народное воображение.
Дракон… Это его чешуя серебрится на безбрежье речных разливов…
В русских сказках дракон — просто злобное чудище, для китайца же это мифическое существо олицетворяет собой прежде всего силу, а не зло. Не случайно при всех феодальных династиях изображение дракона было эмблемой императорской власти.
«Повелитель вод» обладает невероятной силой, только, на беду, не умеет разумно пользоваться ею. Из-за этого реки то пересыхают, то выходят из берегов.
Людям приходилось жить в постоянном страхе перед драконом. И они старались поклонениями, жертвами задобрить его, смягчить его крутой нрав.
Около рек высились сотни кумирен в честь грозного «повелителя вод».
В засуху там собирались на моление о дожде. Вырезанную из дерева или отлитую из бронзы фигуру Дракона-царя выносили наружу. Длинная процессия босых, обнаженных до пояса стариков с ивовыми прутьями в руках обходила с ней поля.
Дракон мог принести несчастье, но от него ждали и избавления.
Вода ведь бывает и бедствием, и благом.
После удачной жатвы на берегах рек по нескольку дней подряд устраивались благодарственные песнопения. В воду бросали корзины с зерном. Но благополучные годы выпадали нечасто.
Заглянем в летопись стихийных бедствий — ее из поколения в поколение вели китайские историки. За последние двадцать два века в ней значится 1029 наводнений и 1056 засух. Почти каждый год — или одно, или другое бедствие.
Чем объяснить, что эти исключающие друг друга явления — наводнения и засухи — находятся в столь странном соседстве?
Причина — муссонный климат. Он определяет водный режим большинства китайских рек.
Мы привыкли к тому, что наши русские реки полноводнее всего бывают весной. Тогда тают снега, и природа щедро напитывает влагой землю перед севом. В Китае осадки распределяются иначе: неравномерно и неблагоприятно для сельского хозяйства.
Зимний муссон, дующий с материка в сторону океана, несет с собой дыхание пустынь Центральной Азии. Следом приходит часто такая же сухая, без осадков весна: дракон продолжает дремать.
И только в разгар лета, когда подходит пора снимать первый урожай, ветер с океана пригоняет дождевые облака. Дракон пробуждается и словно спешит наверстать упущенное.
Неделями длятся обложные ливни. В бассейне Хуанхэ, например, за июль и август выпадает иногда почти столько же дождей, сколько их приходится на целый год. Там, где недавно ветер поднимал желтую пыль на отмелях, а рыбаки легко переходили реку вброд, вздувается илистый поток, способный ворочать камни.
Многое пришлось вытерпеть людям из-за крутого нрава «повелителя вод». Единоборством с ним окрашена вся многовековая история китайской нации. Об этом 5000-летнем поединке, о том, как люди наконец обрели силу, чтобы одолеть водную стихию, и рассказывает книга «Человек и дракон».
Как перекрывали Хуанхэ
Журналистская судьба сделала меня свидетелем перекрытия русла реки Хуанхэ, прозванной «горем Китая».
Когда Желтая река поворачивает на восток, чтобы вырваться на простор Северо-Китайской равнины, горы в последний раз резко сжимают ее русло. С гневом врывается Хуанхэ в эту теснину, но натыкается на новое препятствие. Два скалистых острова вспарывают ее острыми краями, разрезают на три клокочущих протока.
Тот, что ближе к правому берегу, самый бурный, зовется Воротами Чертей, средний — Воротами Духов, левобережный — Воротами Людей.
Это Саньмынься — Ущелье Трех Ворот.
Если глядеть с левобережной горы, Саньмынься кажется гигантской, с оскалом черных зубов пастью, в которой исчезает Хуанхэ. Такой, наверное, и рисовало народное воображение пасть дракона, способного разом поглотить реку.
Многие поколения земледельцев страдали от буйств «повелителя вод». Но смел ли кто-нибудь прежде думать о том, чтобы надеть на дракона узду, навсегда укротить его! Эта мысль приходит в голову, когда глядишь на Саньмынься.
Ущелье, с его крутыми стенами и торчащими из воды скалистыми островами, — цельная глыба твердой вулканической породы — прекрасное естественное основание для гидроузла. Здесь народ Китая и решил надеть на пасть дракона крепкую узду: перегородить Хуанхэ бетонной плотиной стометровой высоты.
Впервые увидеть Ущелье Трех Ворот мне довелось ровно полвека назад, осенью 1956 года. Я сошел на станции Хойсинь. В те дни она была всего лишь глухим полустанком — пассажирские поезда равнодушно пробегали мимо нее. О том, что поблизости затевается стройка, можно было догадаться лишь по дощатым контейнерам с оборудованием. Приземистый домик станции был заставлен ими со всех сторон.
Два года спустя я снова приехал в Саньмынься. Теперь уже не нужно было беспокоиться, останавливается ли поезд на полустанке Хойсинь: в кармане лежал билет Пекин — Саньмынься. Ущелье Трех Ворот дало имя новому городу и новой крупной железнодорожной станции.
Меньше часа езды по шоссе, вьющемуся по лёссовым каньонам, и знакомая панорама раскрылась передо мной.
Знакомая ли? Ведь в прошлый раз Ущелье Трех Ворот еще сохраняло девственный облик. Разве легкие пешеходные мостики, подвешенные над протоками, несколько буровых вышек да брезентовые палатки на берегу могли заслонить величие скал, взрезающих ток Хуанхэ?
Теперь эти темные, словно обуглившиеся под солнцем, суровые утесы, воспетые в народных песнях и легендах, будто переместились на второй план.
В глаза прежде всего бросается светло-серая бетонная стена. Эта продольная перемычка, вытянувшаяся более чем на четверть километра, разгородила ущелье надвое.
