Ныряю вместе с ама
На полуостров Сима я приехал в самую страдную для ныряльщиц и жемчуговодов пору.
Тарахтенье моторок разбудило меня еще до рассвета. Дом, где я ночевал, стоял у самого причала, с которого люди разъезжались на жемчужные промыслы. Мысль о том, что я проведу весь день среди морских дев, пружиной подняла на ноги.
Но семидесятилетняя хозяйка, которая когда-то ныряла за жемчужными раковинами для самого Микимото, уговорила меня не спешить.
— Раньше десяти часов ни одна ама не войдет в воду. Надо ведь, чтобы солнце поднялось выше да светило посильнее, иначе на дне ничего не увидишь. Младший сын обещал к тому времени заехать за вами на моторке. А пока завтракайте спокойно! — Она поставила на низкий столик миску утреннего супа из водорослей агар-агар и мелких устричных раковин.
Сидеть дома, однако, не хотелось. Я взял сумку с фотоаппаратами и пошел вдоль берега. Залив на рассвете был так хорош, что я израсходовал добрую половину пленки. Захотелось искупаться; пришлось вернуться за плавками. И, выходя из дома второй раз, я заметил висящие на гвозде подводные очки.
Тут меня осенило: нужно попробовать познакомиться с ама прямо в море. Много ли проку приблизиться к ним на катере и нацелить телеобъектив?
Мне уже рассказывали, что ама не любят, когда их фотографируют. В разгар сезона тысячи туристов ежедневно приезжают на полуостров Сима, чтобы поглазеть на морских дев, словно на каких-то диковинных животных в зоопарке. Из-за этого ама оставили многие излюбленные места и стали уходить дальше от селений.
Я долго шел по берегу, увязая в песке. Поселок давно скрылся из виду. Под ногами то и дело попадались большие перламутровые раковины.
Обогнув мыс, я вдруг увидел, как прямо передо мной по крутому склону к морю спускалась артель «кадочниц» — морских дев, которые добывают раковины неподалеку от берега. Каждая из них несла на голове деревянную кадушку, скрепленную бамбуковыми обручами.
Вот они входят в море. Каждая женщина опоясывается длинной белой веревкой, конец которой крепится к кадушке (за эту кадушку ама держится, отдыхая между нырками, в нее же складывает свою добычу), по-крестьянски обвязывает себе голову и шею белым платком, чтобы защититься от солнечных ожогов. И вся артель энергично удаляется от берега.
Я пускаюсь вдогонку, а поравнявшись с морскими девами, вижу их уже за работой. Нырок — обе ноги бьют по воде, как рыбий хвост, и тело ама круто устремляется ко дну.
Ныряя вслед, я любуюсь своеобразным стилем их плавания — очень экономным, который, наверное, пригодился бы ватерполистам. Руки морской девы делают энергичные гребки вперед и в стороны. Это похоже на брасс, только ноги работают по-другому — они движутся, как ножницы, вверх и вниз, вроде того, что делаем мы, когда плаваем на боку.
«Кадочницы» обычно ныряют на глубину до десяти метров. Я же, сколько я ни стараюсь, добраться до дна никак не могу.
Заметив, что две ама держатся ближе к берегу, перемещаюсь к ним. Тут на сравнительном мелководье легче следить за каждым их движением.
Вот одна из ныряльщиц подняла со дна какую-то темную шайбу и, уже начав всплывать, указала мне своим подводным серпом на что-то внизу.
Я напряг последние силы, сделал еще два гребка и действительно увидел на дне такое же темное кольцо. Схватив его рукой, я почувствовал, что оно покрыто длинными шипами.
— Глядите-ка, он сам добыл морского ежа! — закричали обе мои соседки-ныряльщицы, подзывая остальных.
Через минуту я оказался в окружении семи ама. Мой морской еж переходил из рук в руки. Кто-то ловко содрал с него панцирь, и я увидел серую, скользко-студенистую массу.
— Первую добычу надо съесть, тогда будет везти весь сезон! Окуните в морскую воду, так вкуснее, — советовали мне.
Я постарался как можно смелее заглотнуть слизняка. Был он не то чтобы вкусным, но менее противным, чем казался на вид.
А главное, морской еж этот сослужил мне хорошую службу. Лед отчуждения был сломан. Теперь можно было не только наблюдать за работой ама, находясь среди них, но и время от времени задавать вопросы.
«Кадочницы» и «лодочницы»
Оказалось, что я попал к морским девам в неудачный день. Он годился лишь для лова морских ежей на мелководье — на глубине в два-три человеческих роста. Этим самым несложным видом подводного промысла занимаются обычно девочки-подростки.
Что же касается самой ценной добычи — одностворчатых раковин аваби, за которыми приходится нырять значительно глубже, то отыскивать их мешала донная волна. Тут я впервые понял, что представляет собой эта главная помеха для работы морских дев.
Хотя сезон их промысла начинается с конца марта и продолжается до середины сентября, за весь год обычно бывает лишь около ста удачных дней для лова. Ама ныряют за раковинами и в солнечные, и в пасмурные дни, и даже в дождь — лишь бы не мешали волны, причем не только на поверхности, но и на глубине.
Когда я вместе с морскими девами входил в море, оно выглядело спокойным, лишь чуть колыхалось от зыби. В глубине же, однако, все выглядело иначе.
В первый момент у меня было ощущение, что я оказался среди огромного стада осьминогов. Со всех сторон тянулись какие-то длинные, извивающиеся щупальца.
Время от времени, словно повинуясь невидимому дирижеру, они вдруг резко изменяли направление своего движения, а заодно и весь облик окружавшего меня подводного мира. Это были буро-зеленые листья агар-агара, те самые, что плавали в утреннем супе, которым меня угощала хозяйка.
Лентообразные водоросли колыхала донная волна. Когда вся подводная растительность начинает колыхаться, ориентиры под водой смещаются, и морским девам становится очень трудно возвращаться на то место, где они только что побывали.
Мастерство ама заключается не столько в умении нырять, сколько в умении ориентироваться на дне. Выработать в себе способность находиться под водой сорок-восемьдесят секунд, повторяя такие нырки по сто-двести раз в день, — это лишь приготовительный класс в искусстве морских дев.
Опытная ама тем и отличается от неопытной, что ныряет не куда попало, а по множеству примет отыскивает излюбленные раковинами места. И, уж наткнувшись на такой участок дна, ощупывает его, как знаток леса знакомую грибную поляну.
Однако, даже увидев раковину, порой не удается сразу оторвать ее от скалы. Тогда ама всплывает лицом вниз, продолжая все время смотреть на раковину, берет короткий вдох и тут же возвращается на прежнее место.
Прежде чем всплыть на поверхность, ама обязательно оглядывается, чтобы определить направление для следующего нырка. Вот, пожалуй, главный ключ к ее мастерству.
Старые ныряльщицы, которые обучают девочек искусству подводного промысла, используют для этого раскрашенные камешки. Их горстями швыряют в море, сначала на песчаных отмелях, потом на более глубоких местах со сложным рельефом дна. Прежде всего ученицам поручают просто пересчитать камешки. Затем запомнить, сколько среди них было красных, сколько черных и сколько белых, как они лежали, а лишь потом нырнуть, чтобы разом собрать их со дна.
