— Что это ты, Золотарев, ноги растопырил? — говорит он. — Сидеть по-человечески не умеешь, что ли?
…Едем. Уже темнеет. Если через полчаса не будет базы, замерзну к черту.
Сашка весь замотался, только нос виден. Красный толстый нос.
— Человеку кровать нужна, а не кузов, — бубнит он, — и теплая печка, и еда повкусней, и любовь…
— А работать кто будет, ежик? — спрашивает старшина.
Когда вернусь домой, буду хорошо учиться. Спать буду ложиться в десять часов вечера. Зимой надену меховую шубу, чтобы никакой черт меня не взял…
Мы останавливаем какую-то машину. Спрашиваем. Оказывается, до базы еще около восьмидесяти километров.
— Как же так? — удивляется Карпов. — Ведь сказали: сорок.
— Другой дорогой надо было ехать, — отвечают с машины.
— Проспал дорогу, черт, — шипит Сашка.
Выходит из кабины Маша.
— За первым поворотом отсюда — совхоз № 7, — говорит она.
— Правда?
— Я неправды не говорю, к вашему сведению.
…Мало домов осталось целыми в этом совхозе. Мало. Но когда сводит пальцы, и губы закоченели, и ноги как деревянные — какая разница, сколько домов? Есть дома, и в них пускают, и в них тепло, и можно попить кипяточку.
Карпов выбирает дом побольше и поцелей и приглашает туда Машу:
— Тут вам будет удобнее. — И обращается к нам: — А вы, друзья, вон в тот, окно светится.
— Я пока у машины побуду, — говорит водитель, — после смените меня.
Я смогу выдержать еще одну минуту. Мы с Сашкой бежим к дому. Нам открывает девочка. Она в платке. В валенках.
— Кто пришел? — спрашивают из комнаты.
— Это наши, мама, — говорит девочка.
Девочку зовут Вика. Ее мама тоже в платке и в шали. Она похожа на мою маму.
Очень. Она приглашает нас в комнату. Мы сбрасываем шинели.
— Не найдется ли у вас кипяточку? — спрашиваю я замерзшими губами.
Мы вываливаем на стол дубленые свои сухари.
— Больше, хозяюшка, ничего не имеем, — говорит Сашка, — рады бы.
— Ничего, ничего, — говорит она, — сейчас я вас покормлю.
— А Карпов-то к Маше полез, — говорит Сашка, — и старшину взял на побегушках быть.
Мы сидим за столом. Вика тоже сидит и смотрит на нас большими глазами. А ее мама ставит на стол сковороду. А на сковороде дымится пирог. Черт знает что! Как она похожа на мою маму…
— Здесь госпиталь останавливался, — говорит она, — подарили мне бутылочку спирту. Выпейте, мальчики, погрейтесь.
У нее большие синяки под глазами. Мы не отказываемся от спирта. Я выпиваю свою рюмку и чувствую, что задыхаюсь. Сижу с открытым ртом. Она смеется:
— Нужно было выдохнуть воздух перед глотком. Я совсем забыла предупредить вас. Заедайте пирогом.
Я ем пирог. Как она все-таки похожа на мою маму. У меня кружится голова.
Кружится у меня голова.
— Это из ваших сухарей сделала, — говорит она.
— Еще тяпнем? — спрашивает Сашка.
— Тяпнем, — говорю я.
Она наливает нам спирту.
— Надо бы и вам, хозяюшка, — говорит Сашка.
Она улыбается и качает головой. А у меня голова кружится, кружится.
— Маме нельзя, — говорит Вика.
— Немножечко, — просит Сашка.
— Маме нельзя, — говорю я, — чего привязался?
Она гладит меня по голове и подкладывает мне пирог. Кружится моя голова. Жарко стало. Сашка отодвинулся куда-то далеко. И Вика отодвинулась. И мама… «Это чтобы мне не так жарко было…
— Вы здешняя? — спрашивает Сашка.
— Мы из Ленинграда, — говорит Вика.
— Как приятно, — говорю я, — а я из Москвы. Какое совпадение… Какая встреча… Где-то у черта на куличках… Я очень рад, очень рад… Если поедете в Ленинград через Москву, позвоните, пожалуйста, ко мне домой…
Сашка ест пирог. Пока он ест, я немного посплю. Положу голову на стол и посплю.
— Погоди, — говорит Сашка, — я тебя доведу.
Он кладет меня на расстеленную шинель.
— Я устал что-то, — говорю я.
— Спи, мальчик, спи, — говорит мама. Она стоит надо мной.
— Мама, — говорю я, — я жив-здоров. Скоро вернусь… С победой…
…Утром в комнате тишина. На Сашкином месте спит водитель. В доме никого нет. Надеваю шинель. Бегу к машине. Вокруг нее ходит с автоматом на груди Сашка.
— А я? — спрашиваю я. — Что же ты меня-то не разбудил?
— А ты спал — не добудишься, — говорит Сашка, — ты зашиб вчера. Тебя разморило.
— А ты так и ходишь? Один?
— А я выспался, — говорит Сашка. — Ну, походи немного, я погреюсь схожу.
Я — подлец и мерзавец. Вот я бы на его месте так, наверное, будил бы, пока не разбудил. Я бы больше своей нормы и не ходил бы, наверное. Я скотина. Проучить меня нужно. Я — предатель. Хоть бы кто-нибудь полез сейчас в машину, я его перерезал бы очередью. Из дому выходит старшина:
— Ну как, ежик, все в порядке?
Я ничего не отвечаю. А ему и не нужно это. Он забирается в кузов, зевает во весь рот:
— Иди зови ребят. Ехать надо.
— …Погодите немного, — говорит нам мама Вики, — сейчас пирог из картофеля готов будет.
— Спасибо, нам пора, — говорю я.
— Вы пирог за наше здоровье съешьте с дочкой, — говорит Сашка.
Мы идем к машине. Маша сидит в кузове. Она улыбается нам.
— Выяснили точно. Еще тридцать километров до базы, — говорит водитель.
— Это потрясающе! — говорит Маша.
— Все сели? — высовывается из кабины Карпов.
И вдруг я вижу: бежит от дома через дорогу Вика. Она протягивает сверток. Я на ходу успеваю взять его.
— Это пирог! — кричит она. — До свиданья!
Мы долго машем ей руками.
— Как спалось? — спрашивает Сашка у Маши.
— Мы с хозяйкой — отлично, — смеется она, — а вот товарищ младший лейтенант не спал, кажется.
— Они спали, — говорит старшина.
— Ну, значит, вы не спали, — смеется Маша, — кто-то три раза за ночь будил нас, в дверь стучал: «Маша, мне надо с вами поговорить!»
— Я не стучал, — говорит старшина.
И опять Нина
Карпов выходит из штаба дивизии. Мы смотрим на него.
— Пополнение уже ушло к нам, — говорит он. — Мы разминулись. Ждать не стали.
