— Эйс! — отчаянно крикнула я, чувствуя, что нервное напряжение мешает мне дышать. — Прошу тебя!
Внезапно дверь открылась, и я вздрогнула от неожиданности. Один большой голубой глаз выглянул в щель, которую позволяла длина цепочки. На глаз свисали длинные космы немытых белых волос. Передо мной была женщина, которая в прошлой жизни, возможно, даже считалась хорошенькой. Сейчас ее серое лицо казалось покрытым смертельной усталостью, а глаз налился кровью.
— Он ушел, — ответила она на мой крик.
— Куда?
— Я похожа на его жену?
Я пожала плечами, не зная, что ответить. Глаз медленно моргнул.
— Я тебя знаю? — спросила незнакомка. — Мне кажется, что я тебя где-то видела.
Я снова пожала плечами. Затем я отрицательно покачала головой, чтобы она поняла, — наши с ней пути нигде не могли пересекаться. Глаз оглядывал меня снизу вверх. Вдруг что-то мелькнуло под ресницами. Сквозь голодный блеск проступило оживление.
— Ты та, которая спасла ребенка.
— Да, точно. Послушай, ты не знаешь, где может быть мой брат?
— Ты Ридли. Этот подонок даже не сказал мне, что ты и есть его сестра.
Я снова пожала плечами. Какой универсальный жест!
— Он только о тебе и говорит, — сказала женщина. Я услышала в ее голосе нотки зависти и ощутила, как мою душу наполняет детская гордость за то, что мне дали знать, — Эйс любит меня. Он рассказывал обо мне этой незнакомке.
Она закрыла дверь, чтобы распахнуть ее пошире, но затем снова остановилась на полпути. Теперь моему взору предстала половина ее тела: худая, можно сказать тощая, нога, затянутая в короткие шорты, одна плоская грудь, половина лица, серого и голодного, с квадратной челюстью, и все тот же один глаз, голубой и большой. Незнакомка была одета в кофту лавандового цвета, под которой угадывались все угловатости ее тела. Мне показалось, что она нарочно стала так, чтобы я видела лишь половинку ее фигуры. Как будто она хотела, чтобы я попыталась догадаться, как выглядит вторая ее часть. По сравнению с ней я выглядела краснощекой и полной сил, здоровой женщиной, которая хорошо питается и не знает в жизни никаких проблем. На ее лице, а также в шрамах и следах от уколов на руках была написана ее история: страх и желание убежать от реальности. Я пыталась вспомнить, говорил ли мне Эйс, как ее зовут?
— Я не видела его уже целую неделю, — сказала женщина.
Я вслушивалась в ее голос, надеясь, что она расстроена или взволнована. Но в нем не было никаких эмоций. Он звучал ровно, равнодушно. Ее лицо казалось мне маской недоверия, причудливо разрезанной пополам. Любой, кто бы ни встретился на ее пути, был намерен обидеть ее или оскорбить. Дело было только в том, кто сделает это сильнее и больнее.
— Как тебя зовут? — спросила я.
Она заколебалась, а потом ответила:
— Руби.
Когда она произнесла свое имя, в ней что-то смягчилось. Руби открыла дверь еще шире. Я заглянула в квартиру, но увидела только темноту.
— Рада с тобой познакомиться, — сказала я, понимая, как нелепо это звучит.
— Да, взаимно.
Мы секунду постояли в тишине, испытывая неловкость.
— Если ты увидишь Эйса…
— Я скажу ему, что ты его искала.
Я раздумывала, не предложить ли ей денег. У меня в кармане лежали две свернутые двадцатки, но что-то мне подсказывало, что этим поступком я могу обидеть Руби, хотя деньги были ей явно необходимы. Я кивнула и отвернулась.
Я уходила с непонятным чувством вины, как будто пыталась скрыться с места, где только что произошел несчастный случай. Я услышала, как Руби закрыла дверь, и поспешно спустилась по ступенькам вниз, к свету. Толстяк у входа был уже не один. Он разговаривал с двумя парнями, которые при моем появлении замолчали и уставились на меня. Толстый чернокожий мужчина улыбнулся мне хищной улыбкой, обнажив белые зубы, словно я подтвердила его предположения. Я отвернулась от него и направилась домой. Меня ослепило яркое солнце, и всю дорогу я видела перед собой только одно: глаз Руби, в котором читались голод и усталость.
Глава девятая
Я шагнула из холода в жарко натопленное помещение «Пяти роз». Моя раскрасневшаяся, покалывающая от пронизывающего ветра кожа словно начала оттаивать. За угловым столиком сидели двое копов, занятые сандвичами с мясными шариками и пармезаном. На бумажные тарелки щедро капал соус и расплавленный сыр. Увидев их, я вспомнила, что не ела целый день. Я провела на улице много часов, а день уже клонился к закату.
Это место казалось простым, без излишеств и украшений, но благодаря ароматам, доносящимся из кухни Розы, оно преображалось. Стены были обиты уродливыми деревянными панелями с темными дырами. Яркие лампочки еще больше подчеркивали неровности потолка, провисшего от многочисленных подтоплений. В пиццерии были шаткие столики, накрытые скатертями в краснобелую клетку, и неровно расставленные вокруг них коричневые пластиковые стулья. Над входной дверью криво висели часы с надписью «Пепси-Кола». На стене за старым кассовым аппаратом можно было увидеть сотни фотографий, пожелтевших от времени. Моя любимая фотография изображала Розу, с обожанием смотревшую на Роберта де Ниро, который лениво обнимал ее за плечи. На его лице была такая же улыбка, как в «Мысе страха», а в руке он держал кусочек пиццы, позируя для камеры. «Лучшая пицца в Нью-Йорке», — нацарапал он над своим автографом. Роза выглядела на фотографии молодой и счастливой. На ней была красная блуза, отсвет от которой падал на ее щеки. На ее лице сияла широкая, но нерешительная улыбка, как будто Роза ждала от жизни какого-то подвоха. За семь лет я ни разу не видела, чтобы она улыбалась или носила что-то яркое. Ее униформой были черные брюки и черная водолазка, постоянно присыпанные мукой.
Я прошла к прилавку, но Роза не подала виду, что заметила меня. Она вытащила из духовки пиццу на гигантском деревянном подносе и без усилий переложила ее на готовую форму. Таким же уверенным движением она отрезала два куска сицилийской пиццы, которая хранилась под стеклянным колпаком, и забросила их в печку. Я была такой предсказуемой, что мне уже даже не приходилось озвучивать свой заказ. Сделав это, Роза наконец подняла на меня взгляд.
— Так? — спросила она.
— Да, спасибо, — ответила я и протянула ей пять долларов. Роза нажала на кнопки своей скрипучей кассы. Ящик выскочил с громким и радостным треньканьем: «Дзинь! Я жду ваших денег».
Роза была миниатюрной женщиной, хрупкой, сутулой, с мелкими ястребиными чертами лица. Все краски, которые сохранила та старая фотография, казалось, исчезли без следа, и Розе ничего не оставалось делать, кроме как превращаться в серые руины. Она производила впечатление человека, который полностью положился на судьбу и не хочет предпринимать никаких усилий, чтобы что-то изменить. Будь ее воля, она взвалила бы себе на плечи десятитонную глыбу и несла ее. Есть такая порода людей, которые воспринимают жизнь как темницу, зная при этом, что ключ от нее привязан к цепочке, висящей у них на шее.
