– Физиологически? – изумляясь самому себе, спросил Климов.
– Увы, – Мария вдруг закашляла, смеясь. – Эмоционально. Ты не поймешь, у тебя другая гормональная система.
– Да я-то ладно, но вот Юрка…
– Я видела.
Она сунула излучатель ему в руки и повернулась к дверям.
– Иди прямо сейчас, он оценит этот жест. А поручику скажи, что он красивый парень и дурак.
– Да это понятно!
– Ничего тебе непонятно. Потом расскажу. Иди к Невинскому! И вечером доложись, если сможешь!
Дверь захлопнулась. Климов не стал смотреть, как она исчезает; он знал, что процесс этот вполне безопасен, но все же было в этом таянии крохотной фигурки что-то жуткое, похожее на смерть, особенно сейчас, в серых зимних сумерках, залитых дождем.
Немного постояв в прихожей, Ян прошел на кухню, сунул буднично излучатель в пакет из гастронома, оделся и вышел. Дождь сразу намочил и без того влажные плечи старой летной куртки, отчаянно захотелось курить, но не было смысла – окна в доме Невинского уже светились справа от перекрестка. На стук в калитку снова выскочил Гена в старом пальто, только теперь он открывать не стал, подпрыгнул сначала над низким забором.
– Что такое, Ян? Случилось чего?
– Да случилось, знаешь… Пустишь?
– Да что за разговор! Вы тут так всех напрягли, слов нет! Напуганы они там все были. Ну, сейчас отпустило, нормально. Михал Семеныч, правда, уже коньячку вот это вот. Я в магазин бегал, никак к этим тысячам вашим не привыкну!
– Шендр не спит?
– Нет, в кухне сидит. Я ему вискаря купил, он не пьет ничего другого. Тоже на нерве весь, не знаю, что и делать. И голова болит у него, так его жалко! Нога отошла вроде, я ему новокаина уколол с утра, а голову ему здорово пожгли, суки, теперь вечно лысый будет.
– Он сам выбрал свою дорогу, – повернулся Ян, и Гена аж присел от его взгляда.
– Да я ж ничего, – пробормотал он. – Я что? Я старатель был, золотишко мыл. Подумаешь! Что теперь?
– А там? – спросил Ян уже на пороге.
– Там? – Гена замешкался, ища ответ. – Ну, что там… В храм пришел, три жены теперь у меня, детки. Работы много, что говорить! Хорошая там жизнь, товарищ Климов, хорошая. Если голова есть и воровать не будешь, так вообще отлично. Не то что у нас было. Крестьяне все при земле, только уголь покупай, чтоб насос качал, а урожаи – ого! Зимы месяца полтора, считай, но, правда, снега выше крыши, так они привыкли. А я ж на метеоролога учился, а у них там науки такой нет. Научил их кое-чему, меня – в храм. А там почет, уважение. Главное, грозу и ураган предсказывать, ну, это я кое-как умею. Приборы соорудил, гигрометры, барометры. Отлично дело пошло! А Мишка наш, он же инженер был, он им паровики напрочь переделал, два завода построил, такой стал человек! В золоте купается! И ничего, пошел сюда назад все равно, потому что понимает, чем дело может кончиться.
– Это тот, которого траванули?
– Да, он… Да ничего, отдышался. Он там сейчас военную кафедру вспоминает. Только он связист, в артиллерии ни бум-бум, а наши пушкари уже лет сто не воевали, представляете? Он их там на батареи и дивизионы разбивает, а зачем, они не понимают ни шиша! Толпой воевать собрались!
– Сам-то в армии служил?
– Не-а, позвоночник у меня, – честно вздохнул Гена. – Ничего я в этом деле не понимаю.
– А из автомата в лабиринте Миша стрелял?
– Ну не я же?! Я не знаю, с какого конца за него браться, так если…
Ян вдруг ощутил симпатию к этому вежливому и разговорчивому мужику, бывшему старателю, волей судьбы оказавшемуся в совершенно чужом для него мире и сумевшему даже там пригодиться, применить подзабытые знания, помочь людям. Судя по гладким рукам и раскормленной физиономии, у себя в храме он занимал далеко не последнее место. Да еще и три жены, подумать только! Эк у них там все лихо!
Но он же пришел сюда! Пришел, возможно, на войну. Пришел, забыв про жен и деток. Не умея ничего, не зная даже, как стрелять из АК, привычного, наверное, каждому дворовому коту… Не было ему страшно, нет?
– Отпирай, Гена, – произнес Климов. – И если что, ты ко мне «товарищ майор» обращайся, так тебе самому проще будет. Ясно?
– Да я вижу, – улыбнулся тот. – А то, что проще, так оно точно, товарищ майор. С вами действительно так проще…
Невинский следил за ним из окна. Едва Ян шагнул на порог, инженер бросился к нему, с ходу обдав густейшим коньячным духом:
– Что у вас, Климов? Новости? Быстрее, говорите что? Нашли кого?
– Да нет, – Ян мотнул головой. – Я к другу Шендру, собственно. Вы позволите?
Удивленный старик отошел в сторону, и Ян прошел в кухню. Друг Шендр медитировал с кофейником и литрухой «Джек Дэниелс», вокруг хрустального чешского стакана рассыпаны были ломаные печеньки и чипсы. Завидев Яна, он попытался подняться, однако Климов придавил его своей рукой, благо рост и вес ему позволяли:
– Не вставайте. Я солдат и привык уважительно относиться к раненым, особенно когда они свои. Как это вы умудряетесь пить кофе из горлышка?
Кофейник был итальянский, сверкающий. Ян принюхался – да и кофе не рядовой. Впрочем, Невинский рассказывал, что он закупает редкие чаи в Перми, отчего же не купить и кофе?
– Он еще и без сахара пьет, – жалобно произнес из прихожей Гена.
– Я принес вам это, – Ян выложил на стол излучатель. – Мария сочла нужным отдать вам вашу вещь, несмотря на все трудности. Она еще раз проделала свой путь. Не спрашивайте меня как. И еще, – он сунул руку во внутренний карман куртки, вынул салфетку, в которую замотаны были три шприц-тюбика из солдатских аптечек, – препарат немного просрочен, но все-таки промедол куда сильнее новокаина. Давайте руку, в вену я попаду легко, опыт был. Глушить боль вискарем – довольно пустое дело, по себе знаю.
При виде излучателя Шендр встал, на сей раз без стона. Он смотрел на Яна, глаза его были трезвы, боль ушла – или же он справился с ней, – но эмоции, пляшущие по ту сторону зрачков, заставили Климова глубоко вдохнуть, да так и застыть.
– Я не ждал, – очень мягко произнес лактирит.
– Двадцать пять выстрелов, – быстро заговорил Климов, овладев собой. – Два изъяты в лаборатории на их стороне, и предъявлять претензии вы, я так думаю, не можете. Это их законный трофей, законная добыча. Никто не мог бы заставить Марию отдать вам это оружие. Вы понимаете, о чем я?
– Слова излишни, – Шендр приложил правую ладонь ко лбу, а потом сделал волнообразный жест, как бы обведя ладонью свою бутылку, – в них нет более смысла. Садитесь и разделите со мной мой стол.
– Руку, – повторил Ян. – Сперва руку.
Невинский осторожно подошел сбоку, глянул на шприц-тюбики, вздохнул:
– Шендр, если мы верим Яну, то верим до конца. Он принес сильное обезболивающее средство, которое не купить в обычной аптеке. Поднимите рукав, и пусть он колет. Любой советский офицер умел это делать хотя бы кое-как. Не спорьте.
