– Фу! Никогда бы не подумала, что есть что-нибудь хуже пауков.
Услышав смех отца, Сулейма указала на последнюю чашу, которая казалась массивней и уродливей остальных.
– А что насчет этой?
– Ах да, я оставил лучшее на десерт. Это последнее испытание, и скажи мне правду, если что-нибудь почувствуешь. Большинство людей не способны к этому, так что не кори себя, если не сможешь ничего ощутить.
– Я – джа’акари, – напомнила ему уязвленная Сулейма. – В моих словах не может быть лжи.
– Ты – атуалонка, – ответил Вивернус, – а значит, это обстоятельство скорее всего изменится. А теперь слушай.
Он закрыл глаза и глубоко вдохнул, набирая воздуха в грудь и живот, затем отвел голову назад и позволил плечам свободно опуститься. Сулейма ждала, что его мощный голос вот-вот затрубит, как шофар ее матери, но звук, который скатился с его языка и исчез в глубокой ночи, плыл тончайшим призывом, нежнейшим криком, последними печальными вздохами одинокой флейты, на которой играет девочка-пастушка.
Ни один человек не может издавать подобные звуки, – изумленно подумала Сулейма. – Дракон – может быть, но не человек.
Лежавшая на столе чаша запела в ответ.
– Я ее слышу, – прошептала девушка и чуть не заплакала от чувства утраты, когда Вивернус дал песне затихнуть. То была настоящая песнь, целая мелодия в одной ноте. – Я ее услышала.
– Ты ее услышала. – Его голос сделался хриплым, как у воина после битвы. – Конечно, ты ее услышала.
Он поднял белый шелк и показал гладкий, как полированный алебастр, череп, который венчала пара небольших тонких рогов.
– Амрит иль Мер, – произнес Вивернус имя, поскольку, конечно, ни один человеческий череп не мог сравниться в красоте с этим. Он потянулся к чаше обеими руками и достал из нее хрупкую сферу, сделанную из розового камня и украшенную драгоценностями. – Это, дорогая моя, сама жизнь. Ни один эховит не может ее услышать, если не обладает могущественным – очень могущественным – са. Однако же ты сумела услышать и мужественный ка. Ты и вправду исключительная.
Внимание Сулеймы привлекла сфера. Ее охватило желание забрать ее, вырвать у него из рук и присвоить.
– Что это?
– Это – жизнь. Или, если быть точнее, – эхо жизни. Видишь, ее изготовили из красной и белой соли и превратили в камень с помощью искусства, которым человечество больше не владеет. Это мир, каким мог видеть его Дракон Солнца Акари. Смотри сюда. – Вивернус повертел шар в руках, нашел линию, в которой розовая соль становилась почти белой, и постучал по крошечному пятнышку из оникса. – Вот – мы, а вот – Атуалон. Вот Нар Бедайян. Эта маленькая венка ляпис- лазури – Дибрис. А вот тут, видишь? Это твой Город Матерей.
– Ай йех, – выдохнула Сулейма и потянулась к сфере.
– Аат-аат, еще рано, ты пока не готова к этому, девочка моя. Этот камень обладает собственной силой, которую я сам до конца не могу осмыслить. Но это, вот тут, это я и хотел тебе показать. – Он указал пальцем на участок с выжженной и изломанной структурой шириной не больше его ладони. – Знаешь ли ты, что это такое?
– Кварабала, – догадалась Сулейма.
– Умная девочка. Как думаешь, что послужило причиной таких разрушений?
Она нахмурилась и перевела взгляд с шара на лицо Вивернуса, хотя оторваться от камня было нелегко.
– Уж верно, изготовивший это человек все так и задумал?
– Вовсе нет. Этот камень в точности отражает положение дел в нашем мире. Если Дибрис высохнет, крошечная венка ляпис-лазури исчезнет. Если Атукос будет поглощен морем, это пятнышко оникса исчезнет тоже.
– Ай йех, – снова сказала Сулейма.
– Вот именно. Поэтому-то я и спрашиваю тебя, что послужило причиной таких разрушений. На камне… и в нашем мире.
– Сандеринг?
– В целом да. И нет. Разрушения, трещины, выжженные участки и хрупкая поверхность – все это случилось в один момент. Причиной Сандеринга не была война между людьми, Сулейма, – она стала лишь частью Сандеринга. Люди не играют такой важной роли, они недостаточно могущественны, чтобы вызывать подобные изменения. – Вивернус осторожно вернул камень в чашу. – Только дракон мог совершить подобное. Именно в это выжженное, разрушенное место Дракон Солнца Акари направил свое огненное дыхание, пытаясь разбудить свою самку, чтобы продолжить род. Ему это почти удалось. Каль не Мур едва не умер, пытаясь снова усыпить дракона Сайани своей песней. Как оказалось, старания драйика разорвали мир пополам, создав два мира, которые и являются частью друг друга и в то же время отделены один от другого. С того самого дня эти два мира продолжают отдаляться друг от друга.
Сулейма моргнула:
– Два мира? Неужели Сумеречные Земли действительно существуют?
– Они не менее реальны, чем Атуалон и Зеера, и находятся в опасности. Туда больше не проникают солнечные лучи, если не считать света, что просачивается сквозь завесу, а мы лишились магии, сохранив лишь бледную тень прошлой славы. Если дракон проснется, завеса разорвется и… – Вивернус прижал один кулак к другому, затем резко развел их в стороны и раскрыл руки ладонями вверх. – Не выживет ни один из миров. Не переживем мы и того момента, когда драконы начнут размножаться: точно так же трескается яйцо, когда на свет появляется цыпленок. Даже не сомневайся, Сулейма, дракон просыпается. Все свидетельства этого у нас перед глазами. – Он постучал по сфере пальцем.
– Если дракон проснется, мы погибнем. А можем ли мы убить дракона?
– Ты говоришь как истинная варварская воительница, – рассмеялся король. – Как думаешь, Сулейма, насколько велик дракон?
– Ну, полагаю, он будет побольше львиной змеи…
– Да, он больше львиной змеи. Больше Атукоса. Больше самого мира, Сулейма. Наш ум слишком ничтожен, чтобы осознать такое чудо. Надежды на то, что мы убьем дракона, не больше, чем у муравья, который мечтает прикончить нас, когда мы наступаем на муравейник. А даже если мы его и убьем, что тогда? Если птенец умирает в скорлупе…
– Он начинает гнить.
– Он начинает гнить, – согласился Вивернус. – Наша единственная надежда – сделать так, чтобы дракон продолжал жить и спал как можно дольше. Она спала со времен основания нашего мира, и, насколько нам известно, может спать до скончания времен. Единственный способ не давать дракону проснуться – это петь ей песню атулфаха. И единственный, кому это под силу…
– Ты, – прошептала Сулейма.
– Нет, ты, – мягко поправил ее Вивернус. – Мое время подходит к концу и может оборваться раньше, чем мне бы того хотелось. На тебя, дочь моя, единственная надежда.
– За фик! – выругалась девушка. – Выходит, у меня нет выбора, так?
– Выбор есть всегда, – сказал ей отец. – Я не могу заставить тебя выучиться атулфаху и петь, чтобы поддерживать сон дракона. Ты можешь отказаться от данного тебе при рождении права и вернуться в пустыню, быть свободной, как воробышек на ветру.
