На дальней стороне лун вашаи заголосили песнь огня и ярости.
Мы идем, маленькая сестренка! Мы идем!
Первая воительница опустилась рядом с Ханней на колени, и ее лицо сияло холодным блеском звезд и ледяной печалью.
– Ты – Джа’Акари, – повторила она, – ты обязана понять. Племя должно стоять на первом месте. Эта женщина продала бы нас драконьему королю, держала бы в городах из камня и грязи до тех пор, пока наши сердца не сделались бы мягкими и гнилыми. Линия Зула Дин принесла бы нашему народу погибель.
Ханней увидела вспышку металла и хотела дернуться в сторону или закричать, но ее собственное тело больше ей не подчинялось. Что-то горело у нее на ладони. Это был нож, зловещий предмет, и от его прикосновения ее плоть в ужасе завопила.
Мы идем…
Но никто не спешил к ней на помощь, все это было лишь у нее в голове. Когда первая воительница вложила тяжелый обруч из эбонита и жемчуга в другую руку Ханней, она поняла, что теперь уже слишком поздно. Линия Зула Дин оборвалась. Нурати, Таммас и Нептара… И дети? Убили ли они и Измая, и малышей?
У Ханней хватило сил для одной-единственной слезы. Она прокатилась по щеке и упала на свежевыбритый висок, прежде чем ее поглотила пустыня. Сколько слез, сколько слез нужно для того, чтобы их хватило на целую пустыню. Очень много слез…
В темноте раздались крики, разносясь вместе с запахом дыма.
Первая воительница встала и отвернулась, вглядываясь в пустыню, на палатки и вздымающееся пламя.
– Так исчезает род Зула Дин, – сказала она скорее самой себе, чем убитому врагу у ее ног.
В конце концов, она была права: любовь убивает быстрее, чем меч.
Она оставила их лежать, не оглянувшись назад.
Ханней моргнула – это ей удалось, но и только, – сморгнула последнюю слезу вместе с песком и солью, и, возможно, кровью. Девушка наблюдала за тем, как поднималась и опускалась грудь Таммаса.
Поднималась и опускалась. Его глаза смотрели сквозь нее, а его грудь поднималась…
И опускалась. Поднималась и опускалась.
Поднималась…
Луны зарычали: Мы идем, маленькая сестренка!
И опускалась. Поднималась…
И опускалась.
И опускалась.
И опускалась.
38
Сулейма прорвалась сквозь защиту невидимого оппонента, выбросив руки вверх и в стороны в стойке «Распускающийся терновник». Движение закрутило ее вокруг своей оси. Она поймала воображаемую руку и опустила меч назад, вспарывая воображаемый живот. Разворот и завершающее движение, и вот она уже стоит, наслаждаясь победой, над грудой воображаемых кишок условного противника, и лишь настоящий пот катится между ее грудей.
Вполне реальными были и скованность пальцев, и холодная немота, ползущая по рукам. Этим утром Сулейма едва не уронила чашку с кофе, и взгляд, которым наградил ее Дару, был слишком пристальным.
Никому не доверяй в Атуалоне, – говорил Матту.
Не верь Пол-Маске, – твердил ей брат.
Даже юный Дару предупреждал ее… о тенях и всяких прочих вещах. Не стоит доверять здешним теням, – говорил он. Сулейма не сомневалась в том, что все эти советы были дельными.
Вот только ей никогда не удавалось следовать дельным советам. Повторяя бойцовские стойки, она глубоко вдыхала и выдыхала, как учил ее отец, и пыталась представить, как вбирает в себя силу земли. Пыталась увидеть эту силу в виде пульсирующей струны или паутины, которая подрагивает синим и золотым. Но куда проще было представить себя залитой кровью человека, который убил ее Азрахиля и сломал ее готовое к битвам тело.
Я отыщу тебя, Человек из Кошмаров, – пообещала Сулейма.
В деревянную дверь постучали. Сулейма босой ногой стерла с ринга невидимые кишки мертвого противника и пустилась в «Танец лун», и только потом вспомнила, что чужеземный гость не станет входить в ее комнату без приглашения, даже если его присутствие было, как сейчас, ожидаемо.
Сжимавшая меч рука взмыла вверх, и Сулейма представила, как вашай садится на задние лапы, чтобы исполнить песнь, которая низвергнет луны с небес. Молодой вашай с еще не до конца выросшей гривой, с глазами цвета алого рассвета и сладким, как мед на сердце, голосом.
Азрахиль, – беззвучно проговорила девушка и повернулась к поджидавшему ее за спиной врагу. – Его звали Азрахиль, и он был моим.
Ее меч разрезал воздух, вскрыл череп врага, расколол само время, так чтобы она смогла через эту трещину дотронуться разумом до сознания своего китрена.
Он принадлежал мне, а я – ему.
– Войдите! – крикнула Сулейма, но ее голос прозвучал глухо из-за проглоченных слез. Он был слабым и дрожащим, и это никуда не годилось. Поэтому девушка нахмурилась, прочистила горло и повторила: – Войдите!
На этот раз слова прозвучали как приказание.
И на этот раз гость подчинился.
Двери распахнулись, и в проеме показался Матту в маске ягненка и военном килте из обитой железными заклепками кожи, достаточно коротком, чтобы заставить глазеть и слепую.
– Ты посылала за мной, мейссати?
Сулейма крутнула запястьем, разрезав глотку воображаемого врага, отвернулась от фонтана брызнувшей из его сердца крови и ушла в защитную стойку, мгновение наслаждаясь победой, а затем низко поклонилась лунам, выражая благодарность за то, что их свет указал ей победный путь, как много раз до этого. Потом девушка почувствовала, как все распалось – луны, мягкая пустынная ночь, песнь вашая, запах смерти, – и она снова стояла в центре белого как мел хоти, и капли пота падали на прохладный каменный пол.
Матту шагнул к ней, но Сулейма подняла руку, удерживая его на расстоянии.
– Ах-аат, – предупредила она. – Погоди.
Девушка вытерла часть круга босой ногой, а затем улыбнулась Пол-Маске, размышляя, не обиделся ли он. Она уже поняла, что у этих чужаков очень тонкая кожа. Но Матту лишь улыбнулся.
– Полагаю, это принадлежит тебе. – Он достал из-за плеча крошечного посланника Сулеймы и на пальце протянул его хозяйке.
– Лейлей! Хорошая девочка! – позвала она и протянула руку, насвистывая простенькую мелодию из шести нот, как научил ее ученый мастер Ротфауст.
Лейлей прыгнула ей на руку, цепляясь своими колючими маленькими ножками и пряча усики между тонких зазубренных передних лапок, как делала, когда чувствовала себя довольной.
– Я не знала, сможет ли она найти твои комнаты. Обычно она направляется в кухню. Подозреваю, что матери очагов подкармливают ее сладостями.
Сулейма посадила Лейлей в бамбуковую клетку, где маленькое насекомое начало прихорашиваться и напевать себе под нос. Матту продолжал стоять в проеме.
– О, теперь ты можешь войти.
