Измай прочистил горло. Если так пойдет и дальше, ему понадобится целый год и еще день, чтобы высушить слезы, которыми пропиталась его туника.
– Не за что, маленький кузен. Надеюсь, эти ножи будут напоминать тебе о нашей дружбе, когда в далеком Атуалоне ты будешь постигать науки. – Измай потрепал мальчика по волосам. – Ты вернешься домой целый и невредимый и расскажешь мне обо всех приключениях, которые ты пережил, и премудростях, которые ты постиг.
– Домой… – Теперь Дару тоже улыбался. Затем он оглядел шатер и скорчил гримасу. – Мне бы лучше поторопиться, а то мы так никогда не уедем. А если мы никогда не уедем, то не сможем вернуться домой.
– И то правда.
Измай рассмеялся. На душе у него стало легче, как будто в его сердце взошло новое солнце. В эту минуту ему казалось, что все в мире будет хорошо. Он станет зееравашани, а Сулейма исцелится и будет такой же веселой, как прежде, и рано или поздно дороги приведут их обратно домой. Все будет так, словно они никогда и не уезжали… даже лучше.
Дару опять завернул ножи в кожу и, лучезарно улыбаясь, спрятал их в котомку, висевшую у него на груди.
– Встретимся, когда мой путь приведет меня обратно, кузен. Будь здоров.
– Будь здоров и ты, – кивнул Измай. – Джай ту вай.
Он повернулся и, посвистывая, вышел в светлое утро.
14
Тцун-ю Джиан, сын ныряльщицы за жемчугом, стал дейченом Джианом на четыреста девяносто девятом году Света при правлении Дейшена Тиаху. Императорские историки утверждали, что из-под золотой длани этого правителя текли молочно-медовые реки. Позже Джиан припомнит, что реки – а заодно улицы и стены – сочились вовсе не медом с молоком, а кровью.
Император призвал свой народ, и тот повиновался, стекаясь в город парами, десятками и сотнями визжащей человеческой толпы. Люди с безумными глазами бродили по Кханбулу, размечали территорию, позировали, размножались, ели и крушили все на своем пути вплоть до десятого дня Праздника Цветущих Лун.
На одиннадцатый день усталые, страдающие похмельем, без гроша в кармане люди покинули Кханбул. Торопясь скрыться, они бросали через плечо соль вместе с полными тревоги взглядами, и неспроста. На двенадцатый день император выходил на охоту. Любому местному рабу, который оказывался слишком болен, стар или пьян и не успевал скрыться – а таких всегда хватало, – в этот день суждено было исчезнуть без следа.
По крайней мере, ходили такие слухи. Сын бижанской ныряльщицы за жемчугом никогда по-настоящему в это не верил. Но дейчену Джиану вскоре предстояло в это поверить.
– В этом году выдался хороший, богатый урожай, – сообщила Ксенпей за обедом, состоящим из золотистого риса и соленой рыбы. – Желтый дворец будет набит до отказа.
Один из лашаев зачерпнул чай крошечной фарфоровой чашкой и, низко кланяясь, предложил ей. Ксенпей взяла чашку, не обращая ни малейшего внимания на слугу, нежно отвела в стороны мизинцы на обеих руках и вдохнула ароматный пар.
– Когда же мы переедем в Желтый дворец?
Перри взял свою чашку с чаем и с улыбкой взглянул на слугу, но тут же покраснел и отвернулся.
– Теперь, когда наши… теперь, когда все простолюдины разъехались, все, что нам остается, – это лазить по стенам и драться.
Мальчик был слишком худосочным для своего возраста, а его круглые желтые глаза казались еще более необычными, чем у Джиана. Джиан вступился за него, когда Перри загнала в угол парочка сорванцов со свиной фермы из Хау, и с тех пор этот мальчик следовал за ним по пятам.
Нарутео нахмурился. Он считался самым рослым из всех присутствовавших, за исключением Джиана, и был сложен как бык. Нарутео вырос в Хуане неподалеку от Кханбула и смотрел на всех сверху вниз.
– Мы уйдем тогда, когда этого пожелает император, и не на песчинку времени раньше.
Крестьянское отродье, – добавил его взгляд.
Ксенпей рассмеялась, демонстрируя украшенные камнями зубы.
– Император и не догадывается о твоем существовании, маленький дейчен. Ему нет до тебя никакого дела. Вы не больше муравьев в тени дракона.
– Когда же мы в таком случае уедем? – спросил Джиан. – Если вы удостоите нас ответом, йендеши.
Ксенпей благосклонно кивнула.
– Когда мы отделим пшеницу от грязи, а потом зерна от плевел, тем, кто останется, будет позволено поселиться в Желтом дворце.
– Не все здесь являются дейченами.
Услышав это, Нарутео улыбнулся, и его блеклые глаза напомнили Джиану глаза змеи.
– И не все дейчены достойны такой чести. Большинство из вас не пройдут отбора.
Несколько мальчиков зашевелились и зашумели, обмениваясь встревоженными взглядами. Джиан встретился глазами с Нарутео и выдержал тяжесть его взгляда, но слова свои обратил к йендеши.
– Что же случится с теми, кто не пройдет отбора? Разрешат ли им вернуться домой?
В комнате повисло молчание, и большинство глаз обратилось к Ксенпей – одни с тревогой, другие с надеждой.
Вытянув палец с длинным, покрытым лаком ногтем, она коснулась жемчужин на шее у Джиана.
– Твоя мать Тцун-ю, не так ли? Ныряльщица за жемчугом?
Джиан настороженно кивнул.
– Думаешь, она находит жемчужину в каждой пойманной устрице?
– Было бы неплохо, если бы в каждой устрице обнаруживалась жемчужина, но в большинстве раковин ее нет. В некоторых лишь песок или мелкая галька…
– Или же ничего.
Джиан кивнул.
– А что с жемчужинами? Неужели все они так же хороши, как эти? – Ксенпей снова постучала ногтем по ожерелью.
– Нет, йендеши.
– Ах вот как! И что же насчет этих маленьких жемчужин, что случается с ними? Возвращает ли твоя мать их обратно в море?
Джиан переступил с ноги на ногу, чувствуя себя неуютно под взглядами мальчиков. Перри побелел, как чайка, а Нарутео усмехнулся, уставившись в чашку.
– Нет, – наконец ответил Джиан. – Она продает их на базаре.
Ксенпей кивнула и откинулась на спинку стула.
– Вот как! Одни пойдут на изготовление драгоценностей, а другими украсят одежду или маски. Или отдадут для игр маленькому мальчику.
Джиан уставился на нее. Выпитый чай свернулся у него в животе, словно прокисшее молоко.
– А остальные сотрут в порошок и будут употреблять для медицинских нужд, верно я говорю, дейчен Джиан?
– Верно, йендеши. – Его начало подташнивать.
– Каждая найденная твоей матерью жемчужина принадлежит императору. Каждой жемчужине найдется применение, даже если оно менее почетно, чем эта самая жемчужина ожидает. Вот так-то.
Ксенпей опустила чашку, нарочно стукнув ею о стол, и лашай тут же подбежал, чтобы снова ее наполнить.
