– Никто, истаза Ани. Просто в моей голове промелькнула эта мысль. Простите меня.
Девушка забросила в рот пригоршню пеммикана и запила ее несвежей водой. Ее лицо оставалось бесстрастным. Ани почувствовала, что снова потеряла с ней контакт.
– Ханней…
– Ханней Джа’Акари. – Девушка коснулась пальцем смазанного ароматными маслами виска. Оскорбленная Ани резко набрала воздух в легкие. – Вам следует поспать, верховная наставница. Уже поздно, а первую вахту несу я.
Сейчас совсем не так поздно, как тебе кажется, девочка. И я была Джа’Акари еще до того, как твоя мать надумала гоняться за отцом вокруг походного костра.
Но вслух Ани этого не сказала. Она поднялась, чтобы взглянуть на лошадь – не потому, что Талиезо нуждался в особой заботе, просто почувствовала, что если не сделает очень много глубоких медленных вдохов, то устроит этой негоднице такой нагоняй, что та будет бежать до Эйш Калумма. Посмотрев на лошадь, верховная наставница выбрала низкое гладкое место для сна.
Ани лежала, завернувшись в седельное одеяло и собственное раздражение, и слушала потрескивание костра да серебристый смех звезд, холодных и таких далеких. Закрыв глаза, она пила остывающий ночной воздух, но еще долго не могла забыться, а когда ей это все-таки удалось, ее сны были тревожными.
Во сне Ани давала наставления своим девочкам – те были нагими, не считая синих штанов, правда, во время сна это казалось вполне уместным, – а затем кто-то схватил ее за шею и начал трясти, да так, что у нее заклацали зубы. Она начала задыхаться от горячей влажной вони. Пахло мертвечиной.
Просыпайся! Просыпайся! Я предпочитаю, чтобы жертва видела меня перед тем, как я ее съем.
Ани открыла глаза и заглянула прямо в пасть смерти.
19
Если сегодня мне суждено умереть, то я умру, глядя в лицо своему врагу.
Истаза Ани исчезла.
Ханней пробудилась от тяжелой дремы и обнаружила, что верховная наставница бросила ее, будто несмышленыша. Судя по следам, Ани ушла в сопровождении некоей воительницы и ее вашая.
Джа’Акари вспыхнула от стыда. Она поверить не могла, что продолжала сладко спать, в то время как в лагерь вторглись какие-то незнакомцы, побеседовали с верховной наставницей и снова ушли. Но что самое ужасное, меч и лук лежали тут же, как ни в чем не бывало – вопиющее оскорбление.
Ханней туго затянула шнурки на куртке – хоть из-за этого у нее и заболели не вылеченные до конца ребра, – взяла оружие и медную коробку, врученную умм Нурати, и торопливо осмотрела Лалию и Талиезо, прежде чем со всех ног понестись к Костям. По старой традиции джа’акари девушка ступала по следам другой воительницы, чтобы сбить с толку неприятеля.
Следы вывели ее к проклятым теням Костей Эта. Утренний воздух был еще свеж. Привязав лук к спине, Ханней крепко прижала к животу коробку и побежала.
Бежать пришлось недолго, к тому же у Ханней были длинные ноги, поэтому, добравшись до места, она даже не запыхалась. Сбавив темп, девушка легко-легко пошла по песку, оставляя за собой лишь шепот следов и прижимая к себе собственное ка, чтобы не потревожить добычу раньше времени. Открыв рот как можно шире, Ханней делала длинные, медленные и аккуратные вдохи.
Здесь только ветер, – тихо напевала она, – да песок… Да изогнутые Кости Эта скребутся в небо, поднимаясь из Зееры, точно ошкуренная лапа какого-то чудовищного божества.
Пот градом катился у нее по спине, выступал под мышками и между грудей. Ханней поморщилась: львиные змеи могли почуять человеческое тепло вместе с ветром – но с этим уж ничего не поделаешь, оставалось только идти след в след по вьющейся дорожке в тенях, от которых холод разливался не по телу, а лишь по сердцу.
На полпути она услышала чудовищнейший звук, какое-то странное улюлюканье. Оно то нарастало, то стихало, и так до тех пор, пока не закончилось ухающим воплем. Он оборвался, а затем… наступила тишина. Ханней обмирала при виде собственной тени, но продолжила свой путь.
Если сегодня мне суждено умереть, – подумала она, – то я умру, глядя своему врагу в лицо.
Встав между уродливыми полосатыми глыбами, она почувствовала, как воздух остыл и сгустился вокруг нее, словно запекшаяся кровь. Стояла ужасная вонь. Неподалеку раздавались жужжащие голоса мелких хищников – грифов, песчаных чаек, а также лающий визг фенека. Ветер подхватил песчаных духов, и они закружились у ее лодыжек, обещая содрать плоть с костей Ханней, после того как настанет ее смертный час.
Она и пикнуть не успела, как мимо нее, вереща и в ужасе тряся яркой гривой, пронеслась маленькая тень с глазами, напоминающими жуков. Значит, змееныши все-таки вылупились… Но куда подевалась верховная наставница? И где воительница, которая приходила к ним ночью и не стала ее будить?
Ханней услышала одну за другой песнь трех ярких душ, вплетенную ловкими золотыми пальцами Зееры в само основание бытия. Первая песнь была воплощением пустыни, низким горловым напевом, похожим на колыбельную для любимого ребенка. Ханней долго танцевала под эту песнь, рассказывая собственную жизнь; эта мелодия всегда успокаивала ее душу.
Вторая песнь оказалась криком виверна, сладкой и скорбной, но вместе с тем – триумфальной нотой. Общеизвестно, что виверн заводит эту песнь только тогда, когда совершенно уверен, что его жертва умрет. Вторая песня заставила девушку замереть – к восторгу песчаных духов, которые начали вращаться узкими кругами в танце «Воительницы с Робким Сердцем».
От третьей песни сердце Ханней остановилось и выждало целых три стука, прежде чем забиться снова. Это был рык вашая, глубокий, бурлящий вой, от которого сотрясались пески и вздрагивало само основание земли.
На какое-то время после него воцарилась тишина – глубокая, словно безмолвие высохшего колодца в самый темный час ночи, тишина, которая приходит, когда больше не остается надежды.
Ханней впервые подумала о том, что жизнь слишком коротка. Тем не менее она встретит смерть как истинная воительница, сделает это, как полагается под солнцем. Дрожащими пальцами девушка отыскала стягивающие куртку шнурки и распустила их, обнажая грудь – с пренебрежением ко всему, что могло ждать ее впереди.
Это был не самый худший день для того, чтобы умереть.
– А теперь покажи мне свои, тварь! – крикнула Ханней, радуясь тому, что голос не выдал ее страха.
Кости заглотили ее смелые слова, не дав ничего взамен. Ни отголоска, ни ответа, ни намека на то, что ждало ее впереди. Ханней бросила медную коробку, с тончайшим смертельным шепотом достала свой еще не ведавший крови шамзи и побежала навстречу судьбе.
Когда девушка промчалась между колонн, воздух уже очистился, и она с воплем презрения приземлилась на горячий желтый песок.
Представшая ее глазам сцена оказалась настолько несуразной, что Ханней замерла, хватая ртом воздух, окончательно иссушивший ее легкие.
