Теперь ускользнуть в состояние открытости Хафсе было так же легко, как выпить воды, – так мало связывало ее душу с земной поверхностью. Повелительница сна представляла свою интикаллу в виде соцветий на ветке. Они переплетались по ее позвоночнику, раскрываясь бутон за бутоном, и каждое соцветие было ярче и сложнее, чем предыдущее, и так до тех пор, пока последний цвет – глаза сердца калла – не раскрывался клубком такого сильного свечения, что Хафса чувствовала, как его свет выходит из ее физических глаз. Сейчас он коснулся украшенных драгоценными камнями клыков Курраана и пробежал по его столь дорогому ей лицу нимбом красно-золотых искр. Повелительница снов закрыла мирские глаза, распахнула глаза сновидческие и узрела путь Шеханнама. Он вел вниз, в темноту. Хафса Азейна оторвалась от собственного тела и позволила себе провалиться в другой мир.
Сколько раз она уже это проделывала, сколько сотен раз? И все же даже сейчас Хафса чувствовала слабый позыв обернуться через плечо и посмотреть на собственное тело, которое лежало посреди шатра, бездыханное и ледяное, точно труп. Окружающее ее пространство наполнилось музыкой, последняя нота задержала время. Эта нота будет теперь удерживать ее тело до тех пор, пока не вернется душа. Хафса могла бы открыть дверь между мирами и пройти этот путь в физическом обличье, но она так часто нарушала законы Шеханнама, что Охотница уже следовала за ней по пятам. Безопаснее было оставить тело.
Безопаснее, – согласился Курраан. – Но не безопасно.
Свет померк, когда проход в Шеханнам закрылся у Хафсы за спиной, и на мгновение повелительница снов зависла в невесомой темноте. Потом небо начало светлеть, и лучи младшего из солнц прорезали темноту вокруг нее. Она плыла, летела в нем и была легче дыхания ребенка. Хафса знала, что, если опустит взгляд, не увидит своих ног, но подобное ее больше не интересовало. Она сосредоточилась и проплыла вниз, чувствуя, как ветер бьет ей в лицо, хлещет по вытянутым рукам, несмотря на то, что здесь и сейчас у нее не осталось ни того, ни другого.
Вон там. – Курраан указал ей путь самым своим существом.
Ты – настоящий друг. – Хафса собрала волю в кулак и бросилась вниз.
В воздухе сквозили какие-то странные переливы, а небо казалось липким и влажным. Хафсе Азейне внезапно захотелось проплыть по нему, загребая руками, которые с такой настойчивостью представлял ее ум. Ее овеяли ветра, которые, должно быть, пробивались прямо сквозь дымку мыслей, и спуск замедлился до мучительных попыток ползти. Но Хафса решительно собрала клочья своей ауры и продолжала спускаться все ниже и ниже.
Внезапно произошла перемена, сопровождавшаяся мгновением красной боли, и вот Хафса уже стояла на густой зеленой траве и на ней было золотое ожерелье, золотой шофар и лицо Аннубасты. В Шеханнаме не спрячешь истинного лица. Сжав когти вокруг посоха с набалдашником из черепа, Хафса Азейна повела кошачьими ушами с кисточками, выискивая добычу и чуя на хвосте Охоту. Легкий бриз пробивался сквозь мех и играл с ее юбками. Хафса подняла лицо, раскрыла губы и почувствовала вкус ветра.
Сулейма.
Повелительница снов подтянула посох ближе к телу и размашисто зашагала по дороге, оставляя в земле глубокие борозды от когтей. Она чуяла, как атулфах прорывается сквозь сумрачное небо: Ка Ату пустился на поиски своей дочери, – но, хоть и с некоторым сожалением, все же крепко-накрепко захлопнула свое сознание. Если бы не ее желание защитить Сулейму от опасностей Атуалона, может быть, они с драконьим королем и могли бы плечом к плечу встретиться с общим врагом.
Густая трава уступила место древесной роще, осколку Старого Леса. Хафса Азейна продиралась через густые заросли к небольшой просеке, по периметру которой стояли зубчатые кристаллические камни и росли огромные, похожие на мешки грибы. Молодой фенек спал в самом центре просеки, и его белый мех был обагрен кровью. Повелительница снов опять преодолела барьер круга с помощью посоха и открыла свои реальные глаза. Фенек сделался размытым, и на мгновение она увидела свою дочь, ее голое израненное тело на лесной подстилке.
На Сулейме был головной убор тонкой работы, такой же как и у первой воительницы, только белый. От подбородка до лодыжек девушку окутывала паутина, толщиной со струны на ее арфе и пульсировавшая от злобы. Сулейму сковывали и другие узы – голубовато-золотистые переплетения отцовской магии, звездная сеть заклинателя теней, зловещие хрящеватые щупальца терновой лозы.
Здесь больше оков, чем следует иметь девушке, – подумала Хафса.
Но намного меньше, чем у тебя, китрен.
Хафса Азейна поднесла свободную руку ко рту и резко прикусила ее. Боль вместе с кровью полились наружу. Окровавленными губами она позвала Белзалиля. Один, потом второй раз. И наконец в третий: Белзалиль! У нее не осталось дыхания, но ее слова заставляли воздух дрожать, словно темные камешки, которые бросают в прозрачный пруд. После третьего призыва в руке Хафсы Азейны появился тяжелый кинжал из драконьего стекла, который тут же стал внушать ей мысль вонзить его в собственную ногу.
Прекрати, – приказала ему Хафса. – У меня найдется для тебя другая работенка. Я должна освободить свою дочь от сетей, которые связывают ее, не позволяя исцелиться.
А что ты предложишь взамен?
Хафса Азейна поднесла нож ко рту и коснулась лезвия кровавым поцелуем. Оно зашипело и как будто содрогнулось у нее в руке. Ничто не радовало Белзалиля больше, чем вкус ее крови.
Ну что ж, прекрасно, – ответил он. – Я дам тебе то, что ты просишь… хоть это и не то, что нужно тебе на самом деле.
Хафса Азейна вытерла окровавленный рот тыльной стороной ладони и застыла в ожидании.
Ты не сможешь срезать все сети, – продолжил кинжал. – Это может ее убить. Какие-то из них придется оставить, чтобы привязать ее к твоему миру, а другие она должна будет разрезать сама.
Какие же сети мне резать? Отвечай правду, злобная тварь, а не то я разобью тебя на осколки и оставлю на милость всех тех, кому ты причинил горе!
Кинжал с минуту помолчал, а затем ответил:
Отец прокладывает ей путь к гибели, но это не твои узы, и не тебе их разрушать.
Паутина Иллиндры тянется в обоих направлениях в такие дали, что не видно глазу. Даже мне не подвластно увидеть их концы. А значит, разрезав их, ты можешь ее спасти, но можешь и убить. Я бы предложил пока что их не трогать.
Оковы терновника нельзя срезать ни в коем случае, ни тебе, ни ей самой. Они привязывают ее к кому-то третьему, и этот человек может спасти вас всех.
Побеги Эта… вот что следует резать. Сделай это сейчас же. И следи за тем, чтобы ни один побег не коснулся твоей кожи: это помогло бы Охотнице учуять твой след, а ты пока что не готова сойтись с ней лицом к лицу.
Хафса Азейна встала на колени возле тела дочери, с настороженностью осознавая острые края и ветренную натуру Белзалиля. Разрезая оковы арахниста и стараясь при этом касаться зловещих стеблей только лезвием кинжала, Хафса не могла отделаться от мысли, что Сулейма выглядит ужасно одинокой, юной и уязвимой. Ей хотелось поцеловать дочь хотя бы раз, как раньше, когда она была совсем маленькой. Когда она в последний раз касалась Сулеймы с любовью? Эта мысль была острее и опаснее, чем Белзалиль.
