За нас троих.
Сон полезен для твоего котенка.
– Если для котенка что-нибудь и полезно, так это иметь живую мать. – Нурати заговорила вслух, как будто стоило словам выйти на поверхность, и они приобретали вес.
Ты боишься повелительницы снов.
А ты разве ее не боишься?
Параджа то ли с издевкой, то ли предостерегающе обнажила клыки. Нурати вспомнила день, великолепный день, когда она надела золотые браслеты на эти чудные кошачьи клыки и впервые почувствовала вес таких же браслетов на своих руках. Как давно это было!
Да, давненько, – согласилась кошка. – Мы были совсем котятами, гонялись за бабочками при свете солнца.
Она перевернулась на бок и потянулась, выставив свои длинные черные когти. А ты до сих пор всего лишь глупый несмышленыш, и добыча, которую ты сейчас выслеживаешь, тебе не по зубам.
Нурати снова взялась за перо, одну из тех хорошеньких красно-синих штучек, которые изготовлялись из оперения львиной змеи. Это был подарок первого стражника, отлично сохранившийся. Обмакнув его в баночку чудесных пурпурных чернил, Нурати принялась дорисовывать цветочные лепестки к узору, тянувшемуся по краю страницы.
Для каждого из своих детей верховная мать писала и разрисовывала книгу сказок, а этот новый младенец, кажется, предпочитал цветы и тонкую каллиграфию. Нурати была уверена, что носит под сердцем дочь. Еще одну маленькую девочку, которую можно будет наряжать, наставлять и любить. С пухлыми щечками, созданными для поцелуев. И ножками, которые нужно будет выучить ходить.
Это будет маленькая кошечка, – согласилась Параджа. – Последняя?
Нурати промокнула кончик пера о мягкую ткань и посыпала тонкие фиалковые узоры щепоткой песка.
Я знаю, ты что-то задумала, – продолжала кошка, – но скрываешь от меня свои секреты. Неужели мы не единое целое?
Мы – одно, – согласилась Нурати. – Мы – зееравашани.
Она подула, рассеяв песок по столу, и положила маленькую книжечку обратно: Почти готово.
Параджа приподняла кончик хвоста и снова опустила его с резким хлопком.
– Что бы ты стала делать, если бы соседнее племя угрожало твоим котятам? – спросила Нурати вслух.
Параджа снова вытянула лапы: Я бы расправилась с ними с помощью клыков и когтей.
– Вот именно. Чужеземный король, этот Ка Ату, представляет опасность для моих детей. Для всех моих детей. – Нурати положила руку на живот и со вздохом откинулась на спинку стула. – Если он умрет, не оставив наследника, атулфах сойдет с ума и нам всем придет конец. Если же он умрет, оставив наследника, и этот новый атуалонский деймон задумает вторгнуться в Зееру, нам тоже придет конец. Даже объединившись, наши джа’акари и джа’сайани с трудом сдерживают крупных хищников. А что будет, если на нас нападут с севера? Я не воительница. У меня нет ни клыков, ни когтей. Что же в таком случае делать простой матери?
Она раскрыла свое са, давая Парадже его коснуться, и разрешила кошке проникнуть в ее сознание. Собственные мысли возвращались к верховной матери через Параджу. Нурати видела себя в образе сильной молодой вашаи, бьющей хвостом перед могущественным самцом.
– Именно так, – со смехом согласилась она. – Я возьму их короля себе в мужья, и он подарит мне ребенка. Тогда, само собой, наследник двух тронов не будет представлять угрозы ни для одного из них.
Какое дитя она произведет на свет – прекрасное и могущественное! Достаточно могущественное, чтобы расшатать основы мира.
В Зеере нет тронных залов.
Нурати улыбнулась: Эпохи уходят. Мир меняется. Когда-то давно в Зеере уже был трон, трон Зула Дин.
Ты хочешь стать новой Зула Дин?
Нет. – Нурати погладила свой тугой живот. – Это не для меня.
А что делать с повелительницей снов? И что будет с котенком повелительницы?
Ответа не последовало. В этом не было необходимости.
Лучше бы ты продолжала ловить бабочек, маленькая сестренка.
В ее словах сквозило горькое сожаление.
Младенец снова перевернулся в животе, а затем у него начался такой сильный приступ икоты, что Нурати болезненно сжала зубы. Да, ночка обещала быть долгой. Верховная мать взяла маленький серебряный колокольчик, чтобы позвать девочку-прислужницу со свежей порцией кофе.
Нурати работала до глубокой ночи. Луны катились по небу мимо ее окна. Параджа продолжала храпеть, и даже девочка-прислужница уснула в уголке. Масляная лампа дрожала, и глаза Нурати затуманились, когда она дописала последнюю строку последнего стиха первой книги для своей маленькой девочки. Завтра она попросит кузнецов принести золотой фольги, чтобы украсить края страниц. Завтра она… завтра…
В конце концов Параджа оказалась права: когда-нибудь и верховной матери предстояло заснуть.
Перо выскользнуло из ее пальцев и упало на ковер – яркое пятно на светлой шерсти.
Голова Нурати откинулась назад, рука соскользнула с живота.
Лампа рассыпалась искрами, огонь стал слабее, снова заискрился и потух.
В темноте, поджидая ее, горели золотые глаза.
Это были глаза кошки, которая охотилась за бабочками.
22
Когда Сулейма начала оглядываться в поисках матери, юный подмастерье сообщил ей, что Хафса Азейна ушла перед рассветом.
– Ей не под силу отдыхать в окружении такой толпы. Могу ли я чем-нибудь тебе помочь, повелительница снов?
– У меня разболелась голова. Не мог бы ты принести мне еще немного чая? – У нее был целый десяток головных болей, которые сошлись разом в бурной пляске внутри ее черепной коробки. – И не зови меня так. Никакая я не повелительница снов. Я – Джа’Акари.
Дару пожал своими костлявыми, тощими плечами:
– Как скажешь. Повелительница снов предупредила, что чай из драконьей мяты пить пока больше не стоит. Прошло всего полдня, а тебе можно пить лишь одну чашку этого напитка в течение двух суток. И еще повелительница снов сказала…
Сулейма подняла руку, стараясь не поморщиться от недовольства: в том, какой была ее мать, вины мальчика не было. И еще, если она поморщится, боль только усилится.
– Говорила ли она что-нибудь полезное для меня, Дару? Если ты не дашь мне чего-нибудь от этой боли, мне придется снова лечь и надеяться на скорую смерть.
Мальчик поджал губы и посмотрел на Сулейму – слишком внимательно.
– Повели… то есть Джа’Акари, ты не можешь заснуть?
– Да. С тех пор как к нам присоединились атуалонцы, вокруг стало слишком шумно.
По правде говоря, Сулейма уже давненько не спала, и ее компаньоны по путешествию были здесь ни при чем. Шепот, кряхтение и газы, которые выпускали солдаты, были для нее такой же колыбельной, как пение дюн. Хуже, намного хуже был шум у нее в голове. Он досаждал ей так же сильно, как звон в ушах, который появился однажды после сильного удара по голове. Как и от этого звона, от шума было невозможно избавиться. Однако Сулейма не собиралась говорить об этом подмастерью своей матери. Она – Джа’Акари и скорее умрет как Джа’Акари, чем будет жить как повелительница снов.
