– Ты – моя дочь?
– А ты – мой отец? – ответила Сулейма вопросом на вопрос. – Мой настоящий отец?
Она сократила разделявшее их расстояние. Каждый шаг причинял ей невообразимую боль.
– Скажи мне, дитя, что ты видишь?
Сулейма подошла к нему, и у нее перехватило дыхание. Она стояла на самой вершине Атукоса, перед устьем дышащей горы. У ее ног тянулось большое озеро волшебного серебра – безмятежное и красивое, словно сотканное из снов зеркало, и такое широкое, что его дальний край был скрыт за неровной тенью. На них изливалось горячее дыхание живого дракона, пузыри взрезали воду и плавали, словно крошечные мутноватые призраки, танцуя на блестящей поверхности.
– Скажи-ка мне, дитя, – произнес он снова, – что ты видишь?
Сулейма опустила взгляд. На поверхности озера отражались облака, деревья и обнаженная плоть Атукоса. Над головой плавало солнце, но, несмотря на то что его тепло ложилось, словно рука, ей на плечо, она не могла найти собственное отражение, даже его тень.
– Где я? – с удивлением спросила Сулейма. – Отец, где я?
Дракон Солнца Акари бросил на нее взгляд. Его глаза были плавленой бронзой и медью, а вместо зубов сверкали мечи.
– Ты дома, Джа’Акари, – ответил он, и Сулейма закричала, когда его дыхание оплавило плоть с ее костей.
Дракон схватил ее своими огромными когтями, и Сулейма почувствовала, как узы, привязывавшие ее к земле, к людям, к жизни, начали рваться и исчезать от его прикосновения. Она снова закричала, когда он поднял ее высоко над головой и сбросил с горы. Красные плащи сгорели, и кричащие золотые маски поднялись, чтобы ее встретить.
Она упала.
И умерла.
– Дело сделано? – Голос матери был прохладен, как река в жаркий день.
– Дело сделано, – ответил Акари. – Я ослабил узы, которые связывали ее с араидами, и заморозил яд в ее крови. Теперь она должна восстановить бо`льшую часть своих сил. Ей понадобится лишь отдых, уход и очень много еды.
– Но исцелится ли она когда-нибудь до конца?
– Не могу сказать наверняка. Мне удалось вогнать магию арахниста в глубокий сон, но она продолжает дремать в крови Сулеймы.
– Когда я смогу забрать ее домой?
– Ах, моя дорогая… – Судя по голосу, этот мужчина так устал, что ему не помог бы и сон, но он все равно рассмеялся. – Разве ты не слышала, что сказал дракон? Сулейма уже дома. Вы обе вернулись домой.
А теперь спи, – донесся голос Акари. – Маленькая Акари, я очень тобой доволен. Спи.
Луны бегали друг за другом наперегонки, огибая паутину Иллиндры, и Сулейма уснула.
Первым, что она почувствовала, была ее собственная голова – казалось, будто дракон пытался вылупиться прямо у нее из черепа. Второе, что она отметила – ее кожа чесалась так, будто она уснула в муравейнике. А третье – Дракон Солнца Акари заглядывал ей в глаза. И Сулейма их открыла.
– Как ты себя чувствуешь? – Голос плыл по ее сознанию, словно пузыри в дыхании дракона.
– Уф! – ответила она и поморщилась.
Сулейме казалось, что кто-то заполз к ней в рот и там издох.
– Держи. – В ее руки вложили чашку, и она сделала глоток. Кофе.
– Я тебя люблю, – прохрипела Сулейма, стряхивая корку сна с глаз. И только теперь увидела его. Короля-дракона.
Ох…
– Я тоже тебя люблю, дочь моя. – Его улыбка была исполнена любви и хитрости и делала его лицо моложе на много лет. – Как ты себя чувствуешь?
– Как овечья голова, которой играют в аклаши. После того как ее отдали на съедение вашаям. И облили лошадиным дерьмом. – Сулейма тут же поняла, с кем разговаривает, и ее лицо покраснело.
– Что ж, ты – истинная дочь своей матери, – залился король-дракон раскатистым утробным смехом и хлопнул себя по коленям. – Чудесная девочка. – Он протянул было руку, но остановился, не касаясь ее. – Ты не возражаешь?
Сулейма пожала плечами. Разве ей позволено отказывать королю?
Он коснулся ее руки, которую больше не сковывал гипс, а затем пощупал пульс на шее и наконец потрогал лоб. Сулейма на мгновение почувствовала головокружение, и звезды заплясали у нее перед глазами, но, убрав руку, король – ее отец – выглядел вполне довольным.
– Очень хорошо, – сообщил он ей. – Даже лучше, чем я надеялся. Тебе понадобится еда и придется пить столько воды, сколько поместится у тебя в животе. И как можно больше спи.
– Но я не могла зас… Ох.
Да ведь она действительно спала. И видела сны.
– Так я и думал. Твой сон был украден вместе со сновидениями, и их заменили… Что ж. Это можно отложить на потом, сначала отдохни и поешь. И, может быть, выпьешь еще чашечку кофе?
– Да, пожалуй, – сказала Сулейма и рассмеялась.
– Что ж, ты – истинная дочь своей матери. И моя тоже. Моя дочь. – Он взял ее руку и поднес к груди. – Расскажи мне о себе. Расскажи все. – Его приветливые голубые глаза наполнились теплом, словно оазис в свете полуденного солнца. – Я хочу получше узнать свою прекрасную дочь.
Стены из драконьего стекла светились теплом и доброжелательностью.
Ловушка захлопнулась.
29
Повелительница снов опять сражалась с чужеземными патронами. Дару догадался об этом по тому, как она опустила на глаза свою спутанную шевелюру, и по быстрым злым движениям рук, когда она сдирала мясо и сухожилия с большой кости.
Он видел такое и раньше – Хафса Азейна возвращалась из Шеханнама с костью, волосами или шкурой, петлями серовато-пурпурных кишок, черепами, на которых остались куски плоти и меха. Черепа были хуже всего – некоторые из них были человеческими. Хафса Азейна до блеска отчищала кости, затем прятала их в коробку, наполненную песком и жуками-кожеедами, а после варила и проделывала… разные прочие фокусы.
Всякий раз, когда она возвращалась с этими штуками, Дару знал, что сегодня кто-то умер во сне.
Хафса Азейна вертела добычу в руках, и мальчик видел закругленную, как шарик, головку бедренной кости. Дару спрятал украшенную маленьким птичьим черепом флейту в рукав и опустил голову от стыда. Он числился подмастерьем повелительницы снов и должен бы учиться у нее всему, что умела она, но ему никого не хотелось убивать.
Уголком глаза он заметил какое-то движение и поднял голову. За ним следил Курраан – следил и дергал кисточкой хвоста. Вашай открыл рот, и свет камина отразился в золотых браслетах на его клыках. Розовый язык высунулся наружу, и кот стал медленно вылизывать передние лапы. Дару показалось, что он услышал в темном углу хихиканье.
– Курраан, – вслух произнесла Хафса Азейна и, не поднимая головы, добавила, – перестань.
Большой кот хмыкнул и закрыл пасть, но тени продолжали выглядывать из его глаз.
