— Ну, чего, тетка Матрена, — донесся до него голос Митрохи. — За попом-то бежать? Помрет Лапша, али как?
«А ведь помру — не пожалеет никто», — с тоской подумал староста. Мысль о том, что плакать по нему уж точно никто не будет, была горькой, но придала силы, и он зло прохрипел:
— Не помру, не надейся! И на сундук-то не косись. Пропадет чего — я и с того света с тебя взыщу.
— Да я че? Я ни че… беспокоюсь, значит, — засуетился целовальник. — Батюшку-то, стало быть, не звать?
— На все воля божья. — Знахарка перекрестилась, поставила на стол кружку с питьем и велела напоить, как проснется. — А ты, Митроха, за бабой его сбегай, пущай она мужа сама выхаживает. Я ужо еще загляну — пошепчу, да травки на отвар принесу.
Алексей пробирался по сугробам, стараясь не отстать от колдуна, спина которого с трудом угадывалась сквозь снежную пелену. Не на шутку разыгравшаяся метель слепила глаза, мешала дышать, сыпала за воротник ледяное крошево. Видимо, мело всю ночь, потому что от протоптанных тропинок не осталось и следа. Молодой человек уже жалел, что отказался от предложенных Чурилой снегоступов — непонятные конструкции, сплетенные из ивовых веток, доверия ему не внушили. А теперь он, чертыхаясь, мерил сугробы и едва поспевал за стариком, шустро шагавшим впереди.
— Ну и погодка! — выдохнул Алексей, останавливаясь около колдуна, присевшего отдохнуть на поваленной березе. — Представляю, что в поле творится, если в лесу так метет.
— Да уж! — усмехнулся Чурила, отряхивая с бороды и усов налипший снег. — Пуржит знатно. Пришлось, однако, постараться, всю силушку истратил, индо в глазах замельтешило.
— Так это ты наколдовал? — недоверчиво спросил молодой человек.
— А ты, никак, сумлеваешься? — обиженно вскинулся старик. — Что делать-то было? Ты вокруг села так наследил, ровно стадо бешеных коров бегало. Разве каждый след затрешь-заговоришь? Вот и пришлось поднатужиться.
— Ну, ты силен! — Алексей постарался, чтобы голос звучал не слишком скептически — обижать старика не хотелось. — А мужики говорили, что ранние морозы и снегопады — это твоих рук дело. Правда, что ли?
— Моих, не моих — это дело десятое. Сами они себе беду накликали, людишки-то. Ведь как живут?! Кому молятся?! — Глаза старика вспыхнули таким яростным фанатичным огнем, что стало неуютно. — Иноземному распятому рабу кланяются, а своих исконных богов забыли! А без богов-то, без их силы, да призору хиреет Земля Матушка. Скоро и вовсе рожать перестанет. А людишки все больше забывают изначальные-то обычаи, что дедами да прадедами установлены были. На землю плюют, харкают, в огне святом, что в печи горит всяку дрянь жгут. До чего дошли — мужики баб бьют! Да разве после этого будет земля рожать?
Колдун вскочил, затряс кулаками, встопорщил бороду.
— Вот, ужо, проснутся старые боги, да не абы кто, а сильнейшие! Они тогда всех переберут, кто в чем повинен… наведут порядок… Я…
Старик внезапно осекся, хмыкнул, косо глянул на Алексея и проворчал:
— Будет языком-то трепать, поспешать надо. А то до ночи в Москву-то не придешь.
И, не оглядываясь, проскользнул под еловые ветки, да так, что ни одна не дрогнула. Словно и не человек был, а бесплотный дух.
Прощаясь на опушке, Чурила грустно вздохнул:
— Ты уж не забывай старика, заходи. Коли не заладится с поисками, может, придумаю чего. Есть у меня мыслишка одна. Только уж больно ненадежная.
Старик махнул рукой и исчез в лесу.
Метель стихла, заметно похолодало, мороз пощипывал щеки, хватал ледяными пальцами за уши, а изо рта валили клубы пара. Вынырнув из очередного перелеска узкая, в одни полозья, дорога влилась в широкий оживленный тракт. Алексей облегченно вздохнул — он уже начал опасаться, что Чурила завел его не туда. Но теперь было ясно — большой город близко. Ехали дровни, груженные разнообразной кладью, торопились по каким-то важным делам группы конных стрельцов, пролетел, разбрасывая комья снега, расписной возок, поставленный по зимнему времени на широкие полозья. Самый разномастный народ двигался в обоих направлениях. Не улица современного города в час пик, конечно, но дорога была оживленной, и на одинокого путника внимания никто не обращал. Только лошади всхрапывали и косили настороженным глазом.
Алексей подумал, что надо было спросить у колдуна, нет ли какого-нибудь средства от этой напасти. А то время такое, что приличные люди пешком не ходили. Вон, бояре даже в соседний терем верхом ездили, а безлошадного и за человека не считали. Да и неудобно это, когда от тебя каждая кобыла шарахается, а собаки рычат или воют как по покойнику.
По обе стороны тракта тянулись посады. Приземистые домишки, почти по крыши занесенные снегом, сбивались в кучки, как грибы на лесной полянке. Кучка от кучки стояли далеко, видимо, их окружали огороды и выпасы, сейчас занесенные снегом.
В морозном воздухе плыли запахи дыма и конского навоза. От этой едкой смеси слезились глаза, хотелось чихать, и молодой человек проклинал свое волчье чутье. Время от времени, правда, долетал аромат свежеиспеченного хлеба, от чего в животе начинало урчать, а рот наполнялся голодной слюной. Есть хотелось неимоверно — нехитрый завтрак в избушке колдуна молодой организм уже давно переварил. Алексей старался не бросать на лошадей слишком уж плотоядные взгляды и прибавлял ходу, торопясь попасть в город. Знакомый Сен-Жермена держал трактир, и, значит, с едой проблем не будет.
Дорога пошла в гору, обгонявший молодого человека мужичонка зачмокал, понукая лошадь. Та шла с трудом, скользила копытами по наледи, мотала головой и всхрапывала. На горе воз встал, и Алексей увидел еще несколько дровней, топтавшихся рядом людей и знакомые фигуры с бердышами, только на сей раз кафтаны на стрельцах были не коричневые, а грязно-синего цвета. Увидев рогатки, Алексей понял, что впереди застава, и придется раскошелиться, чтобы избежать ненужных вопросов. Однако стрельцам было явно не до него, они азартно ругались с купцами, чьи воза перегораживали дорогу, старались содрать лишнюю копейку себе на пропой. Только один здоровенный детина с пищалью на плече стрельнул в его сторону подозрительным взглядом, дернулся, было, остановить, но тут же отвернулся, боясь, наверное, упустить свою долю. Молодой человек облегченно вздохнул — ввязываться в очередные неприятности не хотелось, шустро проскользнул мимо, прикрываясь возом с сеном, и бодро зашагал дальше.
С пригорка город был виден как на ладони. Знакомый по историческим фильмам и иллюстрациям в учебниках, и в то же время чужой — иной мир. Широко раскинулось море деревянных изб, заборов, теремов, затянутое, как туманом, сизым дымом. И над этим фантастическим миром зыбких теней плыли золотые маковки церквей и, словно, маяк торчала колокольня Ивана Великого, поблескивая на солнце ярким огоньком купола.
В спину толкнули, обругали, что, мол, застыл столбом, рот разиня. Алексей оглянулся, увидел пару бородатых мужиков, тянувших лошадь, впряженную в груженый доверху воз. Лошадь храпела, упиралась, не желая приближаться к стоящему посреди дороги зверю. Парень опомнился, отскочил в сторону, освобождая проезд, и пошел к городу.
