Теперь так? — лесавка кокетливо приподняла бровь. — Тебе нравится? Правда, это только морок, видимость одна, но на время сгодится.
— Очень нравится! С такой красавицей даже идти-то страшно. Вдруг отобьет кто?
— Отобьет, так потом сам не отобьется!
Алексей, разглядывая девушку, подумал, что за те несколько дней, что они знакомы, лесавка изменилась, стала человечнее, что ли. Вон даже шутить научилась.
— Ну, тогда идем!
Молодой человек шутливо поклонился и предложил Лесе руку, отметив про себя, что не знает, принято ли это в XVII веке. До этого он не обращал внимания, как ходят здесь мужчины и женщины. Он и женщин-то в городе видел мало, только торговок на рынке. Но, в конце концов, за несоблюдение приличий в Разбойный приказ не поволокут, разве что, посмотрят косо, так на это ему наплевать, а лесавке и тем более.
Они миновали ворота Немецкой слободы. Охранники, одетые в заиндевевшие кирасы поверх тулупов, посмотрели на них удивленно, но промолчали. По обе стороны дороги потянулись однообразные заборы и деревянные избы слобод, впереди показался вал Земляного города и мостик через Яузу. Молодой человек думал, что, наверное, летом, когда в каждом дворе зеленели сады, Москву можно было бы назвать живописным городом. Да и золоченые купола многочисленных церквей придавали ей совершенно особый колорит. Но сейчас, зимой, пейзаж выглядел серым и унылым, что угнетало Алексея с того самого момента, как он здесь появился. Может быть, дело было не только в этом, но и в прокопченном воздухе или в той непонятной паутине, которая время от времени мелькала перед глазами. Казалось, тяжелый камень давит на грудь, мешает вздохнуть, порождает чувство тревоги и раздражения.
— Фу! Весь город провонял дымом и гарью, — Леся словно услышала его мысли, сморщила носик, прикрыв его меховой рукавичкой. — Как люди тут могут жить? Дышится тяжело. Когда я вороной летала, то как-то не замечала этого.
— Так печки топятся… — молодой человек вспомнил, о чем давно хотел узнать у лесавки. — Слушай, я вот спросить хотел: как тебе удается перекидываться и одежду сохранять, ведь то твое платье не морок? Я с этим совсем замучился. Иной раз перекидываешься второпях, так вся одежда в клочья превращается. Особенно зимой неудобно — тулуп в зубах таскать не будешь, а в сугроб закопаешь, потом заледеневшее надевать… бр-р-р-р.
— Все очень просто. — Леся пожала плечами. — Оборотничество — это часть моей сущности, а ты родился человеком и случайно обрел эту способность. Платье — тоже часть меня, как волчья шкура или вороньи перья. Вот ты, когда из волка в человека перекидываешься, ведь шкуру не снимаешь?
— Все равно, не совсем понятно… Со мной ты вообще, э… без одежды была. Выходит, ты другое платье надеть не можешь?
— Не знаю. Это-то морок, обман, а настоящее не пробовала.
Алексей некоторое время шел, молча размышляя над словами лесавки. Что-то в них было не так. Наконец он понял и спросил у девушки:
— Ты говоришь, оборотничество — часть твоей сущности, но я никогда не слышал, чтобы лесавки умели в разных зверей превращаться. Это же, вроде, древесные духи?
— Лесавки и не умеют.
— Тогда кто же ты? — Алексей даже остановился, заглядывая в глаза Леси. — Чурила обманул меня, сказав, что ты лесавка? Зачем?
— Не обманул. Только я не совсем лесавка. Мой дед — сам Велес, скотий бог, хозяин всех зверей. Он — оборотень, и эта способность досталась мне от него.
— Ничего себе! Так ты внучка бога?!
— Мертвого бога.
— Разве бог может умереть?
— Боги умирают, точнее, засыпают мертвым сном, когда в них перестают верить. Мы тоже умираем, лесавок и леших мало осталось. В том, лесу, где ты меня встретил, я — последняя. Скоро и я умру.
— Не говори так! — Алексей повернул к себе девушку, обнял, прошептал, почти касаясь ее губ, — Я верю в тебя, не просто верю… люблю. Ты живая, ты не можешь умереть, из-за того, что какие-то глупые людишки забудут о тебе.
— Не надо… — девушка отвернулась, но молодой человек заметил блеснувшие на глазах слезы. — Я не хочу об этом говорить. Вот тут больно. — Леся дотронулась до груди. — Давай лучше пойдем, а то на нас уже оглядываются.
Действительно, несколько человек остановились неподалеку, явно обсуждая поведение молодой пары.
— Эй, парень, ты чего это девку лапаешь?! — донесся до Алексея возмущенный голос.
Худой и длинный как оглобля стрелец в выцветшем синем кафтане, зло ощерившись, шагнул к ним.
— Да и эта дура совсем стыд потеряла — среди бела дня с дружком милуется! — поддержал его мужик в рыжем малахае. — Вот плетьми бы ее на площади по голой заднице, честным людям на потеху! Чтоб неповадно было!
— Охальники! Еретики окаянные!
Сгорбленная старуха с клюкой завизжала, на удивление шустро подскочила и огрела Алексей по спине суковатой палкой. Парень охнул и отшатнулся, закрывая собой Лесю. Откуда-то вынырнул монах в драном полушубке поверх засаленной рясы, заголосил гнусаво, размахивая распятием:
— Блудодеи безбожные! Христопродавцы! Гнев господень падет на вас! Весь город во грехе, аки паршивый козлище в навозе, погряз. Сатана, аки зверь алкающий рыщет! Вон они, бесы-то его, вона! Тут уже! — Глаза монаха горели лютой злобой. Он выставил перед собой тяжелый медный крест и, брызгая слюной, бочком подбирался к молодым людям. — Огнем их жечь, пока не пожрали они нас! Огнем, спасены души!
«Бежать!» — мелькнула в голове Алексея мысль, но видение затянувшей мир паутины заставило его замереть на месте. Снова перед глазами задергались черные нити, которые липким коконом опутали беснующуюся толпу и тянулись куда-то в центр города, к Боровицкому холму и Кремлю.
— Что ты встал? Бежим скорее! — Леся дернула Алексея за рукав и сорвалась с места, увернувшись от старухи с клюкой.
Алексей с всхлипом втянул в себя густой, словно смола, воздух и, преодолевая тошноту, кинулся за девушкой. Скользя на обледенелой тропинке, они свернули в проход между домами и оказались на узкой безлюдной улочке. Перед глазами замелькали заборы, заиндевевшие кусты, покосившиеся избы. Покрутившись в переулках, молодые люди остановились, переводя дыхание. Погони не было.
— Вот они, твои люди! — раздраженно произнесла Леся. — Злобные твари! Ты к ним хочешь вернуться? Таким же станешь!
— Ну… не все люди такие, — смущено протянул Алексей. Он понимал Лесю, но за людей было обидно. — Вон, например, Чурила не такой — и тебя не обижал, и оборотня не побоялся приютить.
— Я других людей не встречала. А Чурила… может еще хуже этих.
Последние слова девушка произнесла совсем тихо и как-то сжалась. Потом фыркнула, словно рассерженная кошка, сверкнула на Алексея зелеными глазищами и решительно пошла вперед. Леся сегодня явно была не в настроении.
Молодой человек пожал плечами — в сложности взаимоотношений колдуна и лесавки он вникать не собирался, его больше интересовала странная паутина. Сомнительно, что видения — это последствия перемещения во времени или удара кочергой по голове. И причина их явно была не в нем самом, а в городе или месте, где этот город расположен. Создавалось впечатление, что кто-то или что-то подпитывает людскую злобу, ненависть, агрессию, и эта сущность, судя по направлению нитей паутины, располагается в районе Кремля, а точнее под Кремлем, возможно, в тех самых подземельях, куда Алексею предстоит проникнуть. «А если это именно библиотека генерирует негативную энергию, влияющую на людей? Недаром же все говорят, что Либерия — зло», — размышлял молодой человек, жалея, что рядом нет Сен-Жермена, который хорошо разбирался в теории магии. Вспомнился рассказ графа о том, что сильные артефакты могут воздействовать на людей даже в неактивированном состоянии, вызывать чувства тревоги, беспокойства и, страха. Таким образом проявляет себя утечка магической энергии. Поэтому магические вещи, «находящиеся в свободном доступе», например, в открытых витринах музеев со временем слабеют, а то и вовсе утрачивают свою силу. Самые мощные артефакты, это те, что спрятаны глубоко под землей, запечатаны в схронах — их магия не растрачивается и не рассеивается в пространстве.
