— Вечер добрый, почтеннейшие, — начал молодой человек, тщательно подбирая слова. — Я — путник. С немецким обозом шел, да вот, по глупости своей отстал, коня волки задрали. Теперь пешком до Москвы добираюсь и по дороге в ваше селенье завернул.
— Наемник, стало быть, — староста облегченно вздохнул — перед наемником шапку ломать не надо. — А пошто завернул-то?
— Интересно стало, что тут такое происходит. — Алексей наивно и честно посмотрел в глаза Тихону.
— Интересно ему… — хихикнул молчавший до этого целовальник. — Немчин, что ли?
— Э-э-э…да, то есть, нет, — смешался молодой человек. — Ну, я иностранец, но не немец, а серб.
— Серб? — староста удивленно вскинул брови. — Это еще кто? Из татар али как?
— Нет-нет, — поспешил заверить Алексей. Еще не хватало, чтобы его басурманином считали. — Сербы — они православные рядом с болгарами живут.
— А-а-а… — равнодушно протянул Тихон. — Ну и что же тебе, серб, надобно?
— Да вот есть у меня к тебе, почтеннейший, важный разговор. Дорогой разговор, — добавил молодой человек, подойдя вплотную к старосте, и подбросил на руке монетку, так, чтобы стоящие поблизости мужики не заметили. — Отойдем на пару шагов, коль интересно.
Тихон, увидев блеснувший серебряной рыбкой увесистый тайлер, крякнул и вытаращил глаза. Затем спохватился, серьезно нахмурил брови, огладил бороду и проговорил:
— Ну, ладно, раз дело секретное и государственное, то, конечно, отойдем к сторонке, — кивнув Алексею, двинулся к ближайшей бане.
— Какое дело у тебя ко мне, серб? — глаза старосты алчно блеснули, и молодой человек понял, что избрал верный путь.
— Я хочу, чтобы ты отпустил колдуна, — у Алексея не было никакого желания ходить вокруг да около и разводить политесы, как говаривали в памятном восемнадцатом веке.
Такое заявление повергло Тихона в изумление и растерянность, он даже поперхнулся и натужно закашлялся.
— Как же это?.. — староста категорически замотал головой. — Невозможно никак… Это ж… указ ведь был. Люди-то видели. Настоятель узнает — прикажет батогами бить… До смерти забьет — пошто мне мертвому твои деньги… Кабы не видал никто.
Было ясно, что староста разрывался между желанием получить деньги и страхом, перед наказанием, от одного представления о котором бросало в пот. Тихон вытер вспотевшее лицо рукавом шубы, на первой взгляд дорогой, но изрядно поношенной и поеденной молью.
— Вот, кабы как по-хитрому?.. — староста с надеждой уставился на Алексея.
— Да не трясись ты! — ухмыльнулся молодой человек. — Вот уж, действительно, Лапша! Все нормально будет. Ты сейчас скажи людям, мол, решил своей баней пожертвовать, ради народного блага, так сказать. А колдуна сжечь и поутру можно, тем более, к тебе важный человек по делу прибыл. Я, то есть. Запрешь колдуна в бане, ночью мы его отпустим, а утром пустую баню спалишь. Тут на баню, я думаю, хватит? — Алексей вложил в потную ладонь старосты серебряный тайлер. — А как старика освободишь, я тебе еще один добавлю. Глядишь, и домишко свой подновишь. Ну как, решился?
— А…а… ага, — растерянно пробормотал Тихон. — Только тебе-то что за дело до колдуна?
Взгляд старосты снова стал колючим и подозрительным.
— Да какая тебе разница! Я же деньги плачу, и не малые, — усмехнулся молодой человек — Кстати, меня Лехом звать — Алексеем крестили. По прозванию Артемий.
Тихон задумчиво покивал, потеребил бороду, о чем-то размышляя, затем весело хохотнул.
— Ох, и ловок ты, пан Леха! — Хлопнул молодого человека по плечу и пошел к толпе.
Народ воспринял решение старосты довольно равнодушно — поворчал немного, что, мол, зря от дел оторвали, и разошелся по домам. Только отец Паисий, возмущенно рассыпая проклятия, подскочил к Тихону с требованием сжечь проклятого колдуна немедленно. Лицо попа раскраснелось, глаза сверкали фанатичным огнем, а жидкая бороденка воинственно топорщилась.
— Ты кто такой?! — заорал он на Алексея. — Пособник нехристя окаянного?! Жги, Лапша, вместе с колдуном и этого щенка мокроносого, чтобы не встревал!
На молодого человека пахнуло смесью чеснока и перегара — отец Паисий был изрядно пьян и находился в том состоянии, когда мозги уже отключились, а все остальное функционирует само по себе.
— Э-э-э… отче, зачем ты буянишь? — староста миролюбиво придержал попа, с кулаками кинувшегося на Алексея. — Сожжем мы колдуна. А как же иначе? Только завтра, утречком. Нынче, гляди, уж смеркается. Да и ты, это… того, устал. Поди-ка домой проспись, то есть, выспись, отдохни.
Митроха, проводи-ка отца Паисия, — Лапша толкнул в бок целовальника, который растерянно хлопал глазами, видимо удивленный непонятным решением старосты, — а то, не ровен час, споткнется, да в сугроб завалится.
— А… этот как же? — кивнул головой целовальник в сторону стрельцов, заталкивающих колдуна в одну из бань.
— Этот-то? Все путем будет. Я тебе позже объясню. Ты попа проводишь — ко мне приходи, да человека понадежнее прихвати, не из болтливых. Дело есть.
— А… ага, — кивнул головой Тимоха.
Подхватив попа под локоток, целовальник потащил его в сторону церкви, игнорируя возмущенные вопли и проклятия поборника веры.
— Крут наш отче, ох, крут! — ухмыльнулся староста. — Чуть что не по его, так сразу кулаком в рыло заехать норовит, а то и крестом наперсным благословить может. — Тихон потер лоб, видимо, вспомнив о таком «благословении». — Ну, ништо! Отдохнет, с утра похмелится и подобреет. А может и вовсе забудет, о чем серчал. Пойдем ко мне, пан Леха, повечеряем, да и переночевать у меня можно — изба большая, места хватит. Али брезгуешь?
— Да, почему брезгую? — Алексей пожал плечами, подумав, что приглашение старосты оказалось очень кстати. — Спасибо за честь. Только, вот, старик-то не замерзнет в бане?
— Ну, ты скажешь, пан Леха! — Лапша захохотал, его объемистое брюхо заколыхалось, перевалившись через опояску. — В бане! Замерзнет! Вот немцы чудные! Не боись! — успокоил молодого человека староста, вытирая выступившие слезы. — Вчера топлено, там еще париться можно. Ничего с твоим колдуном не сделается. Что-то ты уж больно о нем заботишься, как о родном?
Тихон подозрительно глянул на Алексея, затем добродушно хмыкнул и махнул рукой.
— Да, мне-то что! Пойдем в избу, а то озяб я.
Короткий зимний день угасал, серая морозная мгла съедала его, превращая в царство смутных теней. Было непривычно и жутковато — ни одного огонька в округе, лишь кое-где мелькают тусклые пятнышки света, пробивающиеся сквозь затянутые бычьим пузырем окна крестьянских домишек. Даже луны не видно, низкие снеговые тучи кажутся тяжелыми, как бетонные плиты и такими же плотными.
Алексей шел, спотыкаясь, больше ориентируясь на чутье, чем на зрение. Наконец Лапша, уверенно пыхтящий впереди, толкнул скрипучую калитку. Откуда-то из темноты раздался хриплый лай, и к ногам лохматым клубком выкатился большой дворовый пес. Резко затормозил, всеми четырьмя лапами проехав по снегу, и сердитый лай перешел в утробное рычание. В глазах собаки красным огнем вспыхнуло бешенство, верхняя губа приподнялась, обнажая клыки, шерсть на загривке встопорщилась, но зажатый между задних лап хвост выдавал панический ужас.
