— Значит, ты в самом хранилище не был? — задумчиво спросил Алексей. — А с чего же ты решил, что книги там бесовские?
— Не знаю… — пожал плечами монах. — Нутром почуял. Там по коридорам, словно тьма сочится и смрадом, как из ада тянет. Страшное место.
— Я верю тебе, но выхода у меня нет. Где та потайная дверца?
— Ну, ты сам решил, — отец Сергий сокрушенно покачал головой. — Жалко, коли сгинешь, но, может, Бог тебя и убережет. Меня, вот, уберег… а, может, и наказал. Дверцу ту найти просто. Как войдешь в Золотую палату, так по правую руку ищи нарисованного на стене семиглавого дьявола, над ним стоит фигура, как бы человека или, может, ангела, фигура эта Жизнь называется. В одной руке у нее копье, а в другой — светильник. Он, вроде, из стены маленько выступает. Нажмешь на светильник — дверь в стене и откроется. По лестнице спустишься, пойдешь по коридору прямо, пока до поворота направо не дойдешь, дальше еще один поворот направо. Коридорчик за ним низенький, но длинный. Он-то в дубовые двери и упирается. Только без толку это, замки там, без ключа не откроешь, да и печати заговоренные, видать.
— Ну, я придумаю что-нибудь, — обрадовано сказал Алексей, с души у него, не то что камень, кажется, целая гора Фудзияма рухнула. — Спасибо, тебе, отче. Ты меня, можно сказать, спас. Не падай духом, думаю я, что нет на тебе никакого греха, и Бог тебя не наказывал. Рука после болезни могла отняться. Попробуй левой рукой креститься, да и писать тоже можно научиться левой.
— Как же это? — удивился отец Сергий. — Чай левая-то сторона нечистая, за левым плечом бес стоит. Как же левой-то рукой крестное знамение творить, да образа писать?
— А если, например, воин в бою правую руку потерял, то ему левой тоже креститься грешно? — спросил Алексе. Уж очень ему хотелось хоть немного подбодрить иконописца.
— Так, то в бою… — с сомнением пробормотал монах, но лицо его просветлело, а в глазах появилась надежда. — Нешто, и впрямь, попробовать…
— Попробуй, попробуй. А коли сомневаешься, у отца Софрония разрешения спроси. Спаси Бог тебя, отче! — Алексей поклонился задумавшемуся иноку и поспешил к выходу.
Глава 16
Лапша сидел на лавке, мрачно уставившись в пол, мял в руках лисий треух и истекал потом. В хорошо натопленной избе было жарко, а шубу снять он забыл.
Верно говорят, что беда не приходит одна, а после той злосчастной встречи с приблудном сербом, беды эти сыпались старосте как горох на голову. Вот и нынче к обеду прибежал Федька Рябой, что отвозил Митроху в Москву. Один вернулся. Сказывал, де, целовальника в монастыре в поруб посадили. Сперва, мол, Митроха гоголем ходил, по его указке какого-то парня чернецы чуть до смерти не забили. Целовальник кричал, что тот парень — оборотень и колдунов прихвостень. Только, видно, не заладилось что-то. Парня к архимандриту на допрос свели, а потом отпустили, Митроху же самого в колодках в монастырский подвал поволокли. Придется, видать, целовальнику каленого железа попробовать.
Лапша аж охолонул весь, руки-ноги затряслись, сердце куда-то вниз ухнуло и затрепыхалось в животе, как рыба в садке. Понял, что настоятель прознал про их делишки. То ли сербу поверил — и что ему, окаянному, в монастыре понадобилось? То ли трус Митроха сам повинился. А коли его еще и на дыбу вздернут, да начнут бока раскаленными щипцами рвать, так всю подноготную выложит и чего не было вспомнит. Теперь уж надо ждать, когда и за самим старостой с колодками придут.
Страшно стало Лапше, подорвался он бежать, шубу накинул, шапку схватил, да и сел на лавку. Куда бежать-то? У кого помощи искать? Да и не поможет ему никто. И откупиться нечем — все деньги на храм пожертвовал, ровно, затмение какое нашло. Староста встрепенулся и решил, что надо к отцу Паисию бежать, в ногах валяться, но упросить заступиться за него. Архиерея в монастыре уважают, к нему и сам отец Софроний прислушаться может.
В церковь староста почти бежал, задыхаясь и скользя на обледенелой тропинке. Снова заломило в груди, заплясали перед глазами черные мушки, но Лапша на это не обращал внимания — не до того было, страх подгонял не хуже ременного кнута.
В храме его ждала очередная неудача. Дьячок развел руками, мол, нету отца Паисия, как вчера в Москву ушел, так и не бывал еще. Может, и завтра не явится, сказывал, дел у него там много. Староста растерянно потоптался на паперти и побрел домой. Так было тошно Лапше, что самому хотелось волком завыть, да в лес убежать. Неспроста, видно, на него в последнее время столько несчастий обрушилось. Поп говорил, мол, это наказания за грехи, только сейчас староста в это уже не верил. Что это за грехи такие, коли не молитвы, ни щедрые пожертвования на храм не помогают? Или что-то еще надо сделать, чтобы Господь услышал его молитвы?
Лапша вдруг понял, что начались все его злоключения не с того проклятого серба, а с колдуна, он, стало быть, во всем и виноват. Староста даже остановился посреди улицы, обдумывая пришедшую в голову мысль, и решил, что колдун, не иначе как, проклял его, а значит, надо избавиться от зловредного старика. Только вот как это сделать? К колдуну-то просто так не подступишься, да и найти его будет не просто. Лапша вспомнил, что, по слухам, обосновался старый язычник где-то на границе с Проклятой дубравой, и передернул плечами — уж больно нехорошее это было место. Никто из местных по доброй воле туда не совался, разве по дури или по пьяни иногда забредали. А живые из Проклятой дубравы не возвращались. Мертвые в прошлые годы, бывало, выходили, шатались по окрестным лесам, пугая грибников, иногда и в деревню наведывались. Тогда уж приходилось их всем миром отлавливать, да упокаивать осиновым колом. Но как колдун там обосновался, мертвяки беспокоить перестали. Сельчане даже сначала обрадовались такому соседству. Но потом стали происходить странные, а то и страшные вещи — то корова не с того, не с сего околеет, то петух начинает на людей, как ястреб, кидаться, то нечисть по баням разгуляется, а нынче и вовсе уже в сентябре снегу по пояс навалило. Ясно же, без колдовства тут не обошлось. И в монастыре это подтвердили, да указали колдуна поймать и сжечь. Только, вишь, оно как дело-то повернулось. Не прост оказался старик, ох, не прост.
Староста стоял посреди улицы, задумчиво разглядывая забор и не замечая удивленных взглядов собравшихся у колодца баб. Решил Лапша, что надо колдуна непременно найти, да заставить снять проклятие, им наложенное. А еще лучше просто убить да и спалить вместе с его поганой избушкой. Принятое решение старосту взбодрило, он даже повеселел. Идти против колдуна в одиночку было страшно, с пустыми руками к нему не сунешься. А значит, следовало хорошо подготовиться, а там уж Бог поможет. Только идти надо сегодня, пока оборотень был в городе, его Лапша боялся больше, чем колдуна.
Староста развернулся, поспешил обратно в церковь и выпросил там бутыль святой воды. Дьячок долго упирался, пытаясь вызнать, для какой надобности она нужна. Но староста был не в том настроении, чтобы что-то объяснять. Пришлось рыкнуть и сунуть под нос кулак, после этого дьячок забыл все свои вопросы и выдал желаемое.
