У дверей нерешительно топтался совсем незнакомый рыжий парень, а во дворе стояла запряженная в сани лошадь.
Глава 20
Леся так и не появилась, и к горькому чувству обиды на девушку добавилась еще и тревога за нее. «Как все криво-то получается, — думал Алексей. — С таким трудом нашел Либерию, из такого ужаса выбрался, но вынес все-таки книгу. Так опять невезуха, если только этим словом можно назвать предательство человека, которому безоговорочно доверял». Молодой человек даже в мыслях боялся назвать Лесю любимой. Ему казалось, что, будучи произнесенным, это слово обретет материальность, и чувство станет реальным. А как потом с ним жить, если от любимой отделяют не сотни километров, а сотни лет? Как не горько было сознавать предательство девушки, но Алексей надеялся, что оно поможет справиться с зарождавшимся чувством.
Чащоба неожиданно кончилась, и молодой человек выскочил на поляну перед избушкой колдуна. Наполовину занесенная снегом тропинка вела к знакомому частоколу с черепами. Подойдя ближе, Алексей с ужасом уставился на человеческую голову, торчащую на одном из кольев. К черепам он как-то уже привык, да еще со времен раскопок относился к ним спокойно, даже не воспринимая их как останки живых существ. Голая, чистая кость не вызывала ни страха, ни отвращения. А тут голова! Когда же, вглядевшись в черты мертвого лица, узнал, чья это голова, ему вообще стало, мягко говоря, не по себе. На колу торчало то, что осталось от сельского старосты Тихона Лапши. Птицы, скорее всего, вороны уже успели полакомиться свежатиной. Один глаз был выклеван, и вместо него зияла рваная дыра, частично был ободран нос, а на щеке висели ошметки кожи, и просвечивала кость.
Почувствовав приступ тошноты, Алексей отвернулся. Неясное шипение и скрежет заставили его снова посмотреть на голову, и он попятился. Единственный глаз Лапши открылся и сверкал лютой ненавистью, желтые зубы лязгнули, и из перерезанного горла донеслось невнятное: «С-с-стерво-о-о!» Молодой человек шарахнулся в сторону и рванул к лесу. Но, впрочем, быстро опомнился и остановился.
— Сам ты — стерво! — крикнул он Лапше и сплюнул на снег.
И чего он перепугался? Ведь, если разобраться, то встречавшиеся ему в XVIII веке зомби выглядели не лучше, а были намного агрессивнее. Этот, по крайней мере, гоняться за ним не будет. Бояться надо не обклеванной головы, а колдуна, который оказался, значительно опаснее, чем представлялось при первых встречах. «Лапша, конечно, та еще гнида, и, вероятно, сам к Чуриле заявился с разборками. Но чтоб вот так?… Бр-р-р, — Алексей даже передернулся от отвращения, — душевный старичок-то оказался».
Молодой человек некоторое время топтался в нерешительности, размышляя, не лучше ли самому поискать лесавку. Но потом решил, все же, посетить колдуна — чуяло сердце, в истории с пропавшей книгой он тоже замешан. Собрался с духом, вытащил из-за пояса клеврец и пошел к избушке, стараясь больше не смотреть на отрубленную голову, осторожно открыл скрипучую дверь, и в лицо пахнуло теплой, прогорклой вонью.
— А вот и гостюшко дорогой, долгожданный пожаловал! — раздался из полумрака насмешливый голос Чурилы. — Я уж и подарок тебе приготовил, расстарался.
Алексей закрутил головой пытаясь разглядеть, где прячется хозяин, но после яркого белого снега в избе казалось совсем темно. Он сделал шаг вперед, и на голову свалилось что-то небольшое, но шустрое. Колючие лапки пробежали по волосам, царапнули щеку, и молодой человек увидел на плече большого, с кулак величиной, паука. Охнул и попытался скинуть тварь, но почувствовал укус, и рука онемела. А со всех сторон уже слышался шорох лап. Алексей закрутился на месте, придавил каблуком одного паука, но другой уже карабкался вверх, цепляясь лапами за штанину. Ногу обожгло болью, и молодой человек упал. Он извивался и дергался, отшвыривая пауков, но попытки отбиться от мерзких тварей только приводили к новым укусам, от которых немело тело, и кружилась голова. Десятки пауков суетливо бегали по рукам, спине, голове, из их мохнатых брюшек тянулись липкие нити паутины, опутывая жертву. Через несколько минут Алексей лежал на полу, напоминая кокон гусеницы шелкопряда, из которого торчала голова. Поняв бесполезность сопротивления, он затих, стараясь не раздражать кусачих тварей.
Чурила, появившийся из-за печки, весело хохотал, хлопал в ладоши и приговаривал:
— Вот и хорошо, вот и славненько! А то, эвон, с оружием в гости явился. Ты думал, Чурило-то дурак? Ан, нет, не дурак! — Затем глаза колдуна сверкнули красным, и голос стал злым. — Ты, что, пащенок, с книгой-то сделал? Ей же цены не было! Она одна такая во всем мире осталась, а ты ее угробил! Ты, молокосос, меня обмануть думал? Кишка у тебя тонка! Тот оберег, который я дал, непростой был. Я все видел, что ты в подземелье творил. Ну, ладно, с этими двумя дурнями возился, так, то твое дело. Но за книгу со мной расплатишься.
Старик махнул рукой, и пауки разбежались по углам. Алексей вздохнул с облегчением — присутствие этих тварей, мягко говоря, напрягало. Он с ужасом думал, что пауки его сейчас начнут жрать, но, видимо, колдун решил зачем-то оставить пленника в живых или просто растянуть удовольствие.
— Если бы я книгу не выкинул, мы бы сгинули в этом подземелье, — прохрипел молодой человек. Онемение проходило, видимо, паучий яд был слабый или не действовал на оборотня.
— Ты-то бы не сгинул, для того тебе оберег и даден. А ты, лудило
[27], вместо того, чтобы самому бежать, друзей спасал. — Чурила уселся на лавке, с ненавистью разглядывая опутанного паутиной пленника, и сам был похож на тощего голодного паука. — Ты хотел меня перехитрить, да в свой мир уйти. Только я нашел способ, как тебя из города выманить. Вишь, сам прибежал! Что, стащила твоя лесная потаскуха книгу-то? — язвительно спросил старик. — Так это я ее послал. Девка-то — дура. Все они дуры, когда дело до мужиков доходит, мозги-то куриные. Я ей говорю, мол, скоро уйдет твой дружок, а про тебя и не вспомнит. Надо, говорю, волчонка твоего ко мне заманить, а уж я найду, как его уговорить остаться. Книгу, мол, его принеси мне, он за ней и придет. Она, тетеха, в город-то и полетела за тобой.
— Ах ты, козел старый! — зарычал Алексей, дернулся, пытаясь освободиться, но паутина была прочной и держала крепко.
— Не дергайся, а то сейчас паучков кликну, так враз успокоишься. А то, ишь, извивается ровно червяк на крючке. Червяк ты безмозглый и есть! Нечего было с лесавкой связываться, ума у нее, что у той деревяшки. Да и у обычных-то баб не больше. Так что, по своей дурости ты попался, теперь жди моего решения. А я еще подумаю, что с тобой сделать. Может, служить заставлю, а, может, на коврик к двери пущу. Человеком только точно не оставлю, волком погостишь — дикого-то зверя проще приручить, чем человека. Вот сейчас оборочу тебя, да на цепь посажу. — Колдун достал с полки полоску кожи и наклонился над Алексеем. — Ошейничек это не простой, он человечью волю подавляет, а звериную сущность на свободу выпускает. Так что, назад в двуногого уж не перекинешься. Э-э-э, да у тебя и рисунок колдовской почти стерся, — довольно проговорил Чурила, — стало быть, прощай Алексей Артемьев сын.
