✓ склонные не показывать на людях эмоции (особенно негативные), следить за тем, как они выглядят, что говорят и как смотрятся со стороны;
✓ привыкшие к жесткой самодисциплине и самоконтролю.
Спасается кто как может: вечерней чаркой, таблетками (чаще всего — транквилизаторами, антидепрессантами и стимуляторами, а также ноотропами), уходом в виртуальное пространство, охотой, рыбалкой; летом — дачей, морем и целебными водами.
Советов по профилактике много: учиться активно отдыхать, переключаться с одного вида деятельности на другой, оставлять все рабочие проблемы на работе, не придавать большого значения производственным конфликтам, уметь ставить перед собой тактические и стратегические задачи (достижением первых себя поощрять и баловать, за процессом достижения вторых присматривать, но не форсировать), не упускать возможности профессионального роста, не пытаться получить от мироздания отличные оценки по всем дисциплинам (заметили, что троечникам в жизни легче?) и не забывать общаться, чтобы окончательно не одичать. И главное — не забыть хотя бы сам перечень советов.
Есть еще один неплохой, но мало и редко применяемый совет: вовремя менять сферу профессиональной деятельности (поработал лет десять психиатром — переквалифицировался в егеря). Только кто ж на такое решится!
Синдром Мюнхгаузена
Барон Мюнхгаузен будет арестован с минуты на минуту!
Просил передать, чтобы не расходились.
© Из к/ф «Тот самый Мюнхгаузен»
Название синдрома — синдром Мюнхгаузена — предложил в 1951 году Ричард Ашер, описавший несколько клинических случаев, когда пациенты выдумывали, а то и намеренно вызывали у себя болезненные симптомы. Нет, схожие случаи описывались и раньше. Так, был описан кочующий больной, синдром «госпитальной блохи», синдром завсегдатая больниц. Но сами понимаете, в памяти откладывается то, с чем связано больше ассоциаций и эмоций.
Тем не менее все перечисленные синдромы вместе с баронским заняли свое место на полочке международной классификации болезней. В 10-м ее пересмотре — под шифром F68.1 То есть это «умышленное вызывание или симулирование симптомов или инвалидности физического или психологического характера (поддельное нарушение)». Но заметьте: при этом сама симуляция в той же классификации зашифрована как Z76.5. Почему так? А главное — какие симптомы выдумывают или демонстрируют?
Да массу всяких разных. Боли в животе? Сколько угодно и какие угодно. Кровотечения? Любые, вплоть до настоящих (как вам, к примеру, проглоченное лезвие бритвы на ниточке, за которую можно подергать, чтобы где-то там, в недрах, посеклось и закровило?). А еще удушье, боли в сердце, обмороки и припадки, параличи и головные боли, шаткость походки и онемение конечностей. Кто-то даже, к примеру, умудряется заимствовать у пациента с порфирией его мочу, чтобы выдавать ее за свою на анализ. Я уже не говорю о товарищах, косящих под наших психиатрических пациентов. Таких, правда, не особо много — все же не курортные условия в стационаре, — но тоже находятся. Лишь бы попасть в стационар, на обследование, на лечение и даже на операцию. Ну а теперь несколько слов о том, почему все-таки синдром Мюнхгаузена рассматривают отдельно от банальной симуляции. И почему баронский титул не вешают на целую когорту истериков и ипохондриков.
Для начала — отличие от симуляции с внешними побудительными мотивами. В чем это отличие? Да как раз в отсутствии этих самых внешних побудительных мотивов. То есть нет у человека необходимости закосить от армии или же спрятаться в больнице от тюрьмы, нет намерения получить по льготам дополнительные монеты или квадратные метры жилплощади, нет нужды в наркотических анальгетиках вроде трамала или в чем-то крышесносном вроде циклодола. Все исключительно… ну не то чтобы из любви к искусству, а по неким внутренним мотивам. До сих пор по поводу этих внутренних мотивов немало предполагают и дискутируют, но к окончательному и единому мнению так и не пришли. Предполагают, что таким образом пациенты ищут заботы, психологической поддержки, убегают от повседневного быта и необходимости что-то самостоятельно делать и решать — список можно дополнять, но пока он так и остается предположительным.
Кроме того, синдром Мюнхгаузена не стоит путать с отдаленно похожими, но, тем не менее, относящимися к другим операм переживаниями и симптомами у ипохондриков и истериков. Да, сама личность пациента с этим синдромом может иметь и ряд истерических черт, и нечто ипохондрическое может в ней присутствовать — но не более того. Основное отличие — в осознанности вызывания у себя симптомов болезни. И если пациент с синдромом Мюнхгаузена делает это как раз осознанно, то истерик или ипохондрик — нет. За них всю работу охотно выполняет (не побоюсь этого слова, оно тут будет уместным) их бессознательное.
Как вы сами понимаете, распознавать таких товарищей — тот еще квест. А уж что касается лечения… Психотерапия зачастую бывает малоэффективна, поскольку, как говаривал один приговоренный к электрическому стулу, но слишком для него корпулентный клиент, отвечая на гневный вопрос судьи, почему он не похудел к предписанному судом сроку, — нет у меня должной мотивации, ваша честь…
Делегированный синдром Мюнхгаузена
Если, говоря или читая о синдроме Мюнхгаузена, обычный человек, качая головой, может промолвить — дескать, поди ж ты, как народ-то над собою изгаляется, причем добровольно! — то описание делегированного синдрома Мюнхгаузена наверняка многих заставит сжать зубы и кулаки. И вызовет непреодолимое желание причинить делегирующему непоправимую пользу. Ну или хотя бы отвесить коррекционных звездюлей quantum satis
[58].
Шифруется в международной классификации болезней десятого пересмотра этот синдром уже не в психиатрическом разделе — T74.8. Или как «другие случаи жестокого обращения». С кем? С тем, кому будут делегированы симптомы болезни, которой на самом деле нет. То есть, ладно бы человек сам изображал или вызывал у себя признаки заболевания: ну ему нехорошо, ну окружающие в заблуждении, но хотя бы радиус поражения ограничен. Но когда жертвой такого товарища становится ребенок или опекаемый больным человек (чаще всего — инвалид)…
А именно так и происходит. Ведь это несложно: добавить капельку крови в мочу, собранную для анализа, дать другое лекарство (или то, что прописали, но из расчета на среднестатистическую лошадь), вызвать понос или рвоту, кровотечение или лихорадку, поморить голодом. Отравить слегка. Придушить, в конце концов, — нет, не совсем до смерти, а так, чтобы можно было откачать: ведь с младенцем или с ослабленным человеком (или с тем, кто безгранично тебе доверяет) это так легко! «Боже мой, зачем?!» — спросите вы.
Выгода (в случае, если это действительно делегированный синдром Мюнхгаузена) не материальная, а именно психологическая. Это же какая возможность, слегка полирнув с утречка нимб, ходить и всем сиять в глаза его дальним светом! Каким ореолом мученика можно себя заботливо окутать — се, узрите, что и в каких количествах мне приходится выносить (нет, не утку я имею в виду, а в глобальном смысле), приглядывая за этим несчастным! Это же такой гейзер чужого восхищения — мол, бывают же такие самоотверженные люди! А главное — не за свой счет. Жертва — она и есть жертва. Пусть даже своя, родная. А кто ценил, когда ее рожали (растили, воспитывали, содержали — нужное подчеркнуть)?
