Жаль, побег не удался, однако я не считал, что что-то потерял с изменением положения. Я хотел свободы, я её получил, как бы это ни звучало сейчас в этой камере, но тут я имею в виду свободы от привязанностей и бизнеса, что держал меня как клещами. Конечно, я уходил путешествовать не летом, как хотел, а зимой, но главное, начать, а там разберусь. При продаже дел и подворий я оказался в огромном плюсе, всё с большой наценкой продал, а не за полцены, купцы же не знали, что я заказ от государства получил, я их в известность не ставил, общественности это тоже неизвестно, то-то они так радовались. Сколько пороги обивали моего дома, уговаривая продать, а тут сам согласился и после долгих торгов продал, купчие при видаках подписаны. Только вот сам побег не удался, с ним я всё же промахнулся, и причина в золоте, задержался у тайника непозволительно долго. Нужно было не дорогой уходить на Новгород, а замёрзшей рекой на другой берег. Хотя и там меня могли перехватить, власти Москвы неприятно быстро отреагировали на мои действия. Как только информация успела разойтись, чтобы разъезды во все стороны разослали? Я это понял, слушая разговоры дружинников, когда меня конвоировали обратно. Почти три сотни, разбив на малые отряды, отправили на мой перехват на мороз и начавшуюся пургу. А я думал, непогода мне поможет. Как же.
Про семью я пока не рассказал. Любаву я выдал замуж, как и обещал, за сына одного новгородского купца, дав в приданое оборудование для двух лесопилок вроде моих, и мастера новгородцев на моих лесопилках проходили практику, опыт получали. Сейчас обе лесопилки действуют у Великого Новгорода, принося хозяевам стабильный доход, они вроде расширяться планировали, уже и сами могли оборудование такое создавать. Насколько я знаю, муж Любаве нравился, я его тоже видел, и тот произвёл на меня благоприятное впечатление, что и позволило сговориться о свадьбе, которую весной прошлого года и сыграли. В сезон свадеб. Сейчас Любава на седьмом месяце беременности, первенца ждут, присылала письмо из Новгорода через знакомых купцов осенью. Не сама писала, диктовала. С Ольгой Петровной и остальными её детьми, братьями и сестрой Тита тоже всё в порядке, растут. Те дела, которые я им выкупил, действуют, ну кроме паромной переправы, она только летом доход приносит, так что не бедуют, живут сытно, что не могло не радовать.
Однако я уже окончательно посинел и задубел, пора что-то делать, хватит миндальничать, тем более они сами объявили меня врагом их княжества. Ну, пусть лично Василия, если тот подозревает об этом, но это чисто их дело. Подойдя к двери, я забарабанил в неё, требуя принести мне тёплое одеяло и мои вещи. Долго на мой стук и вопли никто не реагировал, но наконец раздался шум шагов, вроде двое идут, эхо мешает правильно определить, но надеюсь, я не ошибусь. К счастью, не ошибся. Когда в открывшуюся дверь заглянул первый охранник, а это были не дружинники, всё же тех я всех знал, эти числились за другим ведомством, разбойным делом, то я дёрнул его за лацкан тёплого кафтана на себя, пробив другой рукой в горло. Удар «гусиной лапкой». Уронив тело хрипевшего первого охранника на солому, я рванул ко второму, выскакивая из камеры. Всё произошло так быстро, что тот только удивлённо глазом успел моргнуть, правда отреагировал на удивление шустро, закрыв на автомате, или скорее рефлексе широким лезвием бердыша свою грудь. Видимо, опасаясь удара ножа в грудь, но мне это не помешало отправить его в полёт ударом ноги в живот. Дальше уже вырубить пытавшегося встать стражника труда не составило.
Дальше я действовал быстро, добил первого и затащил обоих в свою камеру, бросая их на старую грязную солому. Обувь обоих была мне велика, но я всё равно стянул с убитого, она была самой малой, вместе с шерстяными носками и надел на свои ноги. А-а-а, какой кайф. Потом и кафтан накинул. Бердыши я уже в сторону отложил, сабель у охранников не было, но боевые ножи имелись, и их прибрал. У одного кошель был пустой, у второго довольно прилично мелочи и игральные кости, понятно, чем те в дежурство развлекались и почему опустел кошель другого. Надев ещё и шапку, я запахнул кафтан, застегнул поверх ремень, повесив ножны, как мне удобно, и, подойдя к оглушённому, срезал у него низ кафтана да связал сзади руки. Потом вторым куском и ноги. Даже кляп приготовил. После этого привёл того в чувство и допросил.
Знал он мало, я уже в камере был, когда началась их смена, но где могут быть мои вещи, те, что с меня сняли, тот мог только предположить. Да у того же дьяка, что провёл опрос, когда меня доставили. Самого допроса ещё не было, как я уже говорил, тянули время, пока я дойду до кондиции, тем более ночью привезли, бояре разбойного дела спали ещё. Дальше я опросил, сколько их тут сторожит, выяснилось, что ещё один в каморке охраны обретается, дальше по коридору у лестницы, но тот отсыпался после гулянки, так что практически не боец. Забрав связку ключей с пояса охранника, естественно я его добил, вытащил обоих в коридор и утащил подальше, сил у меня порядочно, всё же четырнадцать лет недавно справил, после поездки в Коломну я узнал, когда родился Тит, и сейчас мне четырнадцать лет и четыре месяца, здоровый накачанный новик. А утащил подальше, чтобы не поняли, кто и где их побил. Я и ключи взял, для того чтобы освободить остальных узников и пустить следствие по ложному следу, пусть на других думают. Я же займусь своими делами. Были они теперь, долги появились. Я хочу к Вознесенскому наведаться, долги нужно раздавать, а потом и к Василию. Последний – это так, чтобы меня не искали с собаками. Уничтожу его, тут свара за трон начнётся, родственников-то хватает, Рюриковичи хреновы, вот и пусть этим занимаются, отвлеку от себя внимание.
Подбежав к каморке охранников, там действительно стоял перегар и спал третий стражник, один удар ножом, и тот уже никогда не проснётся. Дальше я убежал в дальний коридор и стал открывать одну камеру за другой, двигаясь постепенно к лестнице. Две пустые, в третьей аж шестнадцать человек, набита та была плотно, хоть не замёрзнут. Надвинув шапку на глаза и говоря взрослым, прокуренным, то есть хриплым голосом, я сообщил:
– Други, тут Васька Рябой сидит? Я Остап Хриплый с его ватажки буду, освободить его пришёл. Остальные наверху ждут, бдят. Охранников мы порешили.
– Нет тут никакого Васьки. Может, он в другой камере? – услышал я голос, и на свет факела появился косматый мужик.
– Может быть. Держи ключи, я пока у лестницы сторожить буду, давайте все камеры открывайте, выпускайте наших товарищей, будем прорываться наружу. В городе разбежимся. Быстро только, а то не дай бог смена придёт.
Косматый схватил ключи и стал открывать дверь за дверью, выпуская узников, что бежали к лестнице, но я их дальше не пускал, говоря, что бежать надо разом, а то первые поднимут тревогу, остальные из узилища сбежать не смогут. Мои доводы, видимо, убедили большинство, так что, когда все камеры были освобождены – ого, под полсотни народу набралось, причём не самого простого, сплошные бандитские рожи, – я пропустил их наверх и направился следом. Там уже успели и охрану на выходе вынести, и распахнули двери. Пользуясь поднявшейся паникой и неразберихой, я ушёл чуть в сторону, а потом за другое здание и, постучавшись в нужную дверь, в этом строении и сидели бояре, что работали в разбойном деле, стал ожидать хоть какой-то реакции на свои действия.
