– Только не Удинаасу.
Фир молча оскалился.
Да, Удинаас, единственный, кого ты готов убить. И если бы не Силкас Руин…
– Фир Сэнгар, – сказала она, – ты решил идти с нами, а не может быть ни малейших сомнений, что Силкас Руин – главный в нашей жалкой компании. Можешь не одобрять его методы, но лишь он доведет тебя до цели. Сам знаешь.
Воин-хирот отвел взгляд и посмотрел на дорогу, смаргивая воду с глаз.
Сэрен протянула руку.
Фир отдал ключи.
Мы не отличаемся от этих рабов. Она взвесила в руке звенящую связку. Скованные одной цепью. И… у кого в руках наше освобождение?
– Куда он отправился? – спросил Фир.
– Преследует летерийцев. Полагаю, тут ты не станешь возражать.
– Возражать следовало бы тебе, аквитор.
Пожалуй, следовало бы. Она направилась к ожидающим рабам.
Узник рядом с Удинаасом подполз к нему поближе, и Сэрен расслышала его вопрос:
– Тот высокий убийца – это Белый Ворон? Правда? Я слышал…
– Ты ничего не слышал, – перебил Удинаас, подставляя руки Сэрен. – С тремя выступами, – сказал он ей. – Да, этот. Странник побери, вы не торопились.
Она возилась с ключом, пока первый замок не открылся.
– Вы двое должны были обокрасть ферму, а не попасть в лапы охотников за рабами.
– Охотники устроили там ночлег – нам кругом не повезло.
Сэрен отперла второй замок, и Удинаас вышел из ряда, потирая красные рубцы на запястьях.
Сэрен сказала:
– Фир хочет отговорить Силкаса. Знаешь, глядя на этих двоих, я уже не удивляюсь, что эдур и анди вечно воевали.
Они направились туда, где сидела Кубышка.
– Фир обижается, что он больше не командир, – сказал Удинаас. – А оттого что командует тисте анди, только хуже. Он до сих пор не может поверить, что давнее предательство – века назад – случилось иначе; что это Скабандари первым обнажил кинжал.
Сэрен Педак промолчала. Остановившись перед Кубышкой, она взглянула на замызганное личико девочки; на нее смотрели древние глаза.
Кубышка улыбнулась:
– Я скучала.
– Тебе больно? – спросила Сэрен, сняв большие кандалы.
– Ходить могу. И кровь остановилась. Это ведь хорошо, правда?
– Наверное. – Говорить об изнасиловании не хотелось – собственные воспоминания Сэрен жгли ее постоянно. – Шрамы останутся, Кубышка.
– Быть живой тяжело. Я все время голодная, и ноги болят.
Терпеть не могу детей с тайнами – особенно если они сами про эту тайну не знают. Задавай правильные вопросы, иначе ничего не получится.
– А что еще плохо в том, чтобы быть живой, Кубышка?
И… как? Почему?
– Чувствую себя маленькой.
В руку Сэрен вцепился старый раб, который тянулся к ключам с горестной надеждой во взоре. Сэрен отдала ему ключи.
– Освободи остальных.
Он решительно закивал.
– Ну, – снова обратилась Сэрен к Кубышке, – нам всем приходится со многим мириться. Жить – значит испытывать неудовольствие и разочарование.
– Сэрен, я по-прежнему хочу раздирать глотки. Это плохо? Наверное, плохо.
После слов Кубышки старик подался в сторону, с новой силой принявшись за неподатливые кандалы. Позади него ругалась от нетерпения женщина.
Удинаас, забравшись в фургон, рылся в поисках чего-нибудь полезного. Кубышка полезла ему помогать.
– Нужно выбираться из тумана. Я промокла насквозь. – Сэрен подошла к фургону. – Давайте живее. Если нас обнаружит другой отряд, будет плохо. – Особенно пока нет Силкаса Руина. Только благодаря тисте анди они до сих пор живы. Когда не удавалось спрятаться или убежать от преследователей, два его меча обретали голос, начиная жуткую песнь уничтожения. Белый Ворон.
Уже неделю они не видели ни эдур, ни летери, хотя бы отдаленно напоминавших охотников. Ищущих изменника, Фира Сэнгара. Ищущих предателя, Удинааса. И все же Сэрен Педак недоумевала: за ними должны гоняться целые армии. А погоня была скорее упорная, нежели повсеместная. Силкас однажды упомянул вскользь, что к’риснан императора плетут ритуальное чародейство, помогающее расставлять ловушки. И западни поджидают их на востоке и вокруг самого Летераса. Ну, на востоке – это Сэрен могла понять, ведь их целью в самом деле были дикие пустоши за пределами империи, где Фир – никаких объяснений, впрочем, он почему-то не давал – собирался найти то, что ищет; и Силкас Руин не разубеждал его. Однако окружать саму столицу… нет, этого Сэрен не понимала. Как будто Рулад боится брата.
Удинаас спрыгнул с первого фургона и полез во второй.
– Деньги нашел, – сообщил он. – Много. Лошадей тоже надо взять: продадим их за перевалом.
– На перевале стоит форт, – сказала Сэрен. – Может, там никого нет, но наверняка сказать нельзя, Удинаас. Если мы явимся с лошадьми и их узнают…
– Форт обойдем, – ответил Удинаас. – Ночью. Незаметно.
Сэрен нахмурилась и вытерла влагу с глаз:
– Без лошадей проще. И потом животные старые, совсем ослабшие – от них не будет особого толку, особенно в Синецветье. А когда вернется вивал, они наверняка падут от ужаса.
– Вивал не вернется, – прохрипел Удинаас, отворачиваясь. – Вивала нет.
У Сэрен не было оснований не верить Удинаасу, ведь именно в нем жил дух – отпрыск дракона. И все же Удинаас не объяснял, почему крылатая тварь вдруг пропала.
Удинаас, скорчившийся в фургоне, выругался.
– Ничего, кроме оружия.
– Оружия?
– Мечи, щиты и доспехи.
– Летерийские?
– Да. Второсортные.
– И что рабы делали с фургоном оружия?
Пожав плечами, Удинаас спустился на землю, прошел мимо Сэрен и начал выпрягать лошадей.
– Бедняжки потрудились на подъеме.
– Силкас Руин возвращается. – Кубышка показала на дорогу.
– Быстро управился.
Удинаас сухо рассмеялся:
– Идиотам бы врассыпную, тогда пришлось бы по одному отлавливать. А они наверняка построились, как тупые солдаты.
Фир, стоящий у первого фургона, заговорил:
– Кровь жидкая, Удинаас?
– Как водица, – отозвался бывший раб.
Ради Странника, Фир, он же не собирался бросать твоего брата. И ты это знаешь. И не он виноват в безумии Рулада. Так насколько твоя ненависть к Удинаасу рождена виной? Кого на самом деле нужно винить за Рулада? За Императора тысячи смертей?
