Болезнь текла чересчур вяло, она целиком происходила из нашего позорного усердия. Значения слов размывались – и никого не заботили те, кто цинично заставлял слова служить собственным амбициям. Ложь не встречала сопротивления, законное преследование превратилось в фарс, открытый подкупу, а сама справедливость – в товар, изменчивый и зыбкий. Истина была утеряна, сменилась химерой, послушной сиюминутности, предвзятости; весь политический процесс был отдан на откуп лицедеям с фальшивым возмущением, лицемерными позами и полным презрением к обывателю.
Идеалы и честь, однажды объявленные, невозможно вернуть – разве только таким возмущением обывателей бесстыдной несправедливостью, что единственным разумным ответом станет революция.
Считайте это предупреждением. Лжецы будут лгать, даже схваченные за руку. Будут лгать и со временем убедят самих себя, со всей самоуверенностью раскроют вину лжецов. Пока не настанет время последней лжи, той, на которую возможен один ответ – гнев, холодное убийство; и в этот день кровь омоет все шаткие конструкции гнилого хвастливого общества.
Выступление обвиненного Мастера Гильдии Семела Фурала, Гильдия изготовителей застежек для сандалий
Самки черепах вида виник обычно обитали в верховьях бесчисленных притоков реки Летер, в прудах-бассейнах и верховых болотцах хвойных лесов у подножия Синецветских гор. Вода, подпертая плотинами плоскохвостых речных крыс, спускалась небольшими уступами к широким притокам, питающим великую реку. Черепахи-виники в удлиненных панцирях со спинным гребнем имели длинные когтистые передние лапы с противопоставленным большим пальцем. В сезон кладки яиц самки – значительно меньше самцов, обитающих в глубоких реках и морях, – рыскали по прудам, отыскивая гнезда водоплавающих птиц. Найдя достаточно большое и доступное гнездо, самка виника начинала его готовить. Прежде чем откладывать собственные яйца, черепаха выделяла слизь, которой покрывала птичьи яйца, – эта слизь сдерживала развитие зародыша птицы. Отложив собственные яйца, самка виника сдвигала гнездо, отправляя его в плавание по течению. У каждого препятствия собирались молодые самцы-виники, чтобы перетащить гнездо посуху и позволить ему продолжить пассивную миграцию к реке Летер.
Многие яйца тонули или застревали у непреодолимых препятствий в длинном, опасном пути к морю. Другие подвергались разорению взрослых виников, обитающих в глубинах главной реки. В гнездах, достигших моря, проклюнувшиеся из яйца черепашата питались зародышами птиц, а потом соскальзывали в соленую воду. Только достигнув подросткового возраста – лет шестидесяти-семидесяти, – новое поколение виников начинает многолетнее путешествие вверх по реке, к далеким мутным прудам в хвойных лесах Синецветья.
Гнезда качались на волнах реки Летер, текущей по имперскому городу Летерасу, резиденции императора. Лодки местных рыбаков сторонились их – иногда крупный самец-виник провожает гнездо под поверхностью воды и, если только не проголодается настолько, чтобы разорить гнездо, будет его защищать. Мало кто из рыбаков по своей воле согласился бы столкнуться с существом весом с вельбот и способным разодрать этот самый вельбот на куски клювом и когтистыми лапами.
Появление гнезд знаменовало начало лета, как и тучи вьющихся над рекой мошек, понижение уровня воды и вонь обнажившегося вдоль берега ила.
На легком подъеме за Старым дворцом, на пустынном пространстве, где остались фундаменты древних башен – и среди них одна из черного камня во дворе с низкой оградой, – согбенная, укрытая капюшоном фигура тащилась к воротам. Незнакомец был скручен старыми бурями неимоверной силы, и теперь через обветшалую мантию торчал каждый позвонок, а плечи выдавались так далеко вперед, что руки свисали до грязной земли, поддерживая изломанное тело.
Незнакомец пришел искать гнездо. Кучу разрытой земли и жухлой травы, изъеденную червями дыру в ныне мертвое царство. Щупая сверхъестественным чувством, он двигался от одной могилы к другой. Пусто… пусто… пусто.
Странные насекомые убирались с его пути. Мошки вились над ним тучами, однако не присаживались подкрепиться, потому что кровь искателя была отравлена хаосом. Вечерний свет цеплялся за его бесформенную тень, словно пытался понять это дурное пятно на древней земле двора.
Пусто…
А вот здесь – нет. Он даже позволил себе обрадоваться на краткий миг. Наконец-то подозрения подтвердились. Это мертвое место… было не до конца мертво. Да, башня Азатов сейчас всего лишь безжизненный камень, вся сила и вся воля утекли. Но какое-то чародейство осталось – здесь, под громадной кучей, среди поломанных деревьев. Точно Куральд. Возможно, Галейн – явно ощущается вонь тисте анди. Вяжущие ритуалы, толстая прочная пряжа, призванная удержать что-то… кого-то… внизу.
Согбенная фигура напрягла все чувства – и вдруг отшатнулась. Шипение вырвалось из перекошенных губ.
Распутывание уже началось! Кто-то пришел раньше меня! Совсем недавно. Кто-то творил чародейство, чтобы освободить пленника. Отец теней, нужно подумать!
Ханнан Мосаг стоял неподвижно, сгорбившись, но мысли его отчаянно метались.
За разрушенным двором текла река к далекому морю. На поверхности потока лениво качались гнезда виников; в молочно-зеленых яйцах, нагретых дневным солнцем, прятались смутные фигурки, ждущие начала света.
Она резко подняла голову; окровавленные куски человеческого легкого стекали изо рта по подбородку и падали на разбитую грудную клетку жертвы – дурачка, который, наверняка желая доминировать и властвовать, следил за ней от самого Верхнего рынка. Совсем просто: одинокая благородная женщина потерялась и пробирается через толпу, не замечая взглядов из-под надвинутых капюшонов и алчных ухмылок на лицах. Она словно наживка, которой рыбак приманивает безмозглую рыбу в реке. В самом деле, накинув капюшон, спрятав руки под шелком цвета бычьего сердца, в элегантных перчатках из телячьей кожи, в узких легинсах из черного льна, она не позволяла никому разглядеть ни оттенок своей кожи, ни необычные черты лица. И хотя кровь в ее жилах содержала часть крови тисте эдур, она не выделялась ростом – это тоже помогало выглядеть явно беззащитной, ведь ясно, что оккупанты-эдур слишком опасны, чтобы заинтересовать обычных летерийских насильников.
Она завела его в переулок, воткнула руку ему в грудь и вырвала сердце. Но больше всего она любила легкие – сочное мясо, богатое кислородом и еще не отравленное соками внезапной смерти.
Царство смертных – восхитительное место. Она уж и забыла.
Сейчас ее трапезу прервали. Кто-то пришел на земли Азатов. Кто-то прощупывал ее ритуалы, растворившие вяжущие заклинания Силкаса Руина. Возможны проблемы, вмешательство в ее планы.
Возможно, это Странник сует свой нос. Или того хуже – Старший бог, Маэль. Ужасно тесный город Летерас – не стоит тут оставаться слишком долго; если ее присутствие обнаружат, все пойдет наперекосяк.
Вытерев рукавом рот и подбородок, она поднялась над остатками пира и удалилась.
Раутос Хиванар, глава Свободного попечительства, присел на корточки на глинистом берегу реки; дневные раскопки завершались, рабочие насосов уже приводили себя в порядок; с задней кухни имения доносились звуки, предвещающие скорый ужин. Раутос старался кормить копателей как следует – чтобы меньше любопытствовали и усерднее работали. В конце концов, работы шли уже ниже уровня реки, и если бы не насосы, пришлось бы возиться по грудь в грязной воде. И еще постоянно приходилось следить за стенами раскопа, чтобы не осыпались.
