Вода в реке постепенно успокаивалась, чайки вновь сновали среди кораблей, поворачивающих к берегу. И все же где-то в городе рухнуло здание – возможно, старое почтенное строение; фундамент подточили подземные воды, раствор раскрошился, опоры прогнили.
Наверняка есть жертвы – первые, но точно не последние жертвы Икария.
А он улыбается.
Продолжая ругаться, Таралак Вид повернулся к Йан Товис.
– Тревожная земля. Огнь не спокойна здесь.
Атри-преда пожала плечами, чтобы скрыть позыв к тошноте.
– К северу, в горах Предела, земля трясется часто. То же самое можно сказать и о северных склонах хребтов далеко на юге, за Драконийским морем.
Она заметила, как под капюшоном блеснули зубы.
– Но ведь не в Летерасе?
– О таком я прежде не слышала, но это мало что значит, – ответила она. – Этот город мне не родной. Я родилась не здесь. И не здесь выросла.
Таралак Вид придвинулся ближе, отвернувшись от Икария, который стоял, выслушивая от двух дворцовых стражников инструкции – что ему предстоит.
– Не валяйте дурака, – прошипел Таралак. – Плоть Огни содрогнулась, Сумрак. Содрогнулась – из-за него.
Атри-преда фыркнула.
Грал наклонил голову, и Йан Товис ощутила его презрение.
– И что теперь? – спросил он.
– Теперь? Вам с поборником приготовлены безопасные жилища. Когда император решит встретиться с претендентами – его дело. Иногда он проявляет нетерпение, и схватка происходит немедленно. А порой он ждет неделями. Но могу сказать, что́ будет подготовлено незамедлительно.
– И что же?
– Погребальная урна для Икария и место на кладбище, где покоятся все противники Рулада.
– Даже это место не выживет, – пробормотал Таралак Вид.
Грал, чувствуя спазмы в животе, подошел к Икарию. Не хотелось думать о предстоящем разрушении. В любом случае он такое уже видел. Огнь, даже в твоем вечном сне ты почувствовала колотую рану – Икария; и никто из этих людей не понял, никто не готов к истине. Их руки далеки от земли, связь разорвана. Посмотри на них: меня они зовут дикарем.
– Икарий, друг…
– Ты не чувствуешь, Таралак Вид? – В нечеловеческих глазах блеск предвкушения. – Я был здесь прежде – нет, не в этом городе. Давно, еще до его строительства. Я стоял на этой земле…
– И она помнит, – прорычал Таралак Вид.
– Только не так, как ты думаешь. Здесь истины, они ждут меня. Истины. Я никогда не был так близок к ним, как сейчас. Теперь я понимаю, почему не отказался от тебя.
Не отказался от меня? А хотел? Все и вправду висело на волоске?
– Вскоре ты повстречаешься со своей судьбой, Икарий, как я много раз повторял. И ты не можешь отказаться от этого, как не можешь отказаться от яггутской крови в твоих жилах.
Икарий поморщился:
– Яггуты… Да, они были здесь. После меня. Может, по моим следам. Очень давно, а теперь снова…
– Снова?
– Таралак Вид, в сердце этого города лед Омтоз Феллака. Какой жестокий обман!
– Ты уверен? Я не понимаю…
– И я. Пока. Но пойму. Все секреты раскроются, пока я тут живу. Все изменится.
– Что изменится?
Икарий улыбнулся, положив ладонь на эфес меча, и не ответил.
– Значит, ты встретишься с императором?
– Этого ждут от меня, Таралак Вид. Как я могу отказаться?
Нижние духи, близится моя смерть. Но мы все время этого хотели. Так почему я жалуюсь? Кто украл мое мужество?
– Такое впечатление, – прошептал Икарий, – что моя жизнь начинается заново.
Рука метнулась в полумраке и схватила крысу с поверхности деревянного каркаса переднего насоса. Тощий грызун успел только испуганно пискнуть, прежде чем хрустнула его шея. Со стуком трупик отлетел в сторону и булькнул в мутную трюмную воду.
– Как же я ненавижу, когда ты теряешь терпение, – устало произнесла Самар Дэв. – Раздражительность ведет к болезни, Карса Орлонг.
– Вся жизнь ведет к болезни, – пророкотал из сумрака громадный воин. А потом добавил: – Скормлю ее черепахам. – И фыркнул: – Здоровенным черепахам, способным потопить это проклятое суденышко. Летери живут в кошмаре свихнувшегося бога.
– Ты даже не представляешь, насколько ты прав, – пробормотала Самар Дэв. – Слышишь? На берегу кричат. Мы наконец прибыли.
– Какое счастье для крыс.
– Ты не собираешься как-то приготовиться?
– Как, например?
– Ну, не знаю. Почистить меч или что там еще. Наточить.
– Мой меч не тупится.
– А доспехи? Большинство чешуек побилось – броня уже не стоит доброго слова и не остановит клинок…
– Ни один клинок не достигнет брони, ведьма. Я буду сражаться с одним противником, а не с двадцатью. А он маленький – мой народ называет вас детьми. И не напрасно. Живете недолго, ручки-ножки тоненькие, щечки – так и хочется ущипнуть. И эдур мало чем отличаются, чуть только более удлиненные.
– Ущипнуть? До того, как голову отрубишь, или после?
Он хохотнул.
Самар Дэв откинулась спиной на тюк, в который было упаковано что-то твердое и комковатое – что именно, выяснять не хотелось. У эдур и у летерийцев были странные представления об удачной добыче. В трюме хранились амфоры с приправленной специями человеческой кровью; дюжина покрытых воском трупов эдур – «беженцев» из Сепика, не переживших путешествия, были сложены, как рулоны ткани у залитого кровью, похожего на раковину трона, принадлежавшего вождю с далекого острова. Засоленная голова вождя, видимо, лежала в одном из горшков, на которые облокотился Карса Орлонг.
– Наконец уберемся с этого проклятого корабля. У меня кожа обветрилась. Посмотри – у мумий руки получше. Проклятая соль налипла и линяет…
– Нижние ду́хи, женщина, ты вынуждаешь меня свернуть шею еще одной крысе.
– Так это я виновата в смерти той крысы? Нужно ли говорить, что я решительно протестую? Это была твоя рука, тоблакай. Твоя рука…
– А твой рот, который вообще не закрывается, вынуждает меня убить кого-нибудь еще.
– Я не виновата, что ты бесишься, я просто коротаю время в безобидной беседе. Мы с тобой давно не разговаривали. Мне приятнее общество таксилийца, и если бы тоска по родине не снедала его так, что он еще несчастнее тебя…
– Безобидная беседа? Тогда почему у меня уши вянут?
– Знаешь, я тоже теряю терпение. Давненько не накладывала ни на кого заклятий.
– Твои визгливые ду́хи меня не пугают, – отозвался Карса Орлонг. – А они визжат с тех пор, как мы вошли в реку. Тысяча голосов орут у меня в голове. Ты можешь их утихомирить?
