Томад Сэнгар отодвинул Брутена со своего пути и зашагал по коридору. Брутен Трана, повернувшись, смотрел вслед.
Вытащив алый шелковый платок, Карос Инвиктад утер пот со лба, не отрывая глаз от странного двухголового существа, которое кружилось, кружилось и кружилось в своей квадратной клетке.
– Никакое перемещение плиток не останавливает эту проклятую безмозглую тварь. Я начинаю подозревать, что это розыгрыш.
– На вашем месте, господин, – сказал Танал Йатванар, – я давно уже растоптал бы эту головоломку. Конечно же, розыгрыш – не зря вы до сих пор не нашли решения.
Куратор поднял глаза на Танала:
– Не могу понять, что отвратительнее: готовность признать поражение от насекомого или жалкая попытка лести. – Он положил платок на стол и откинулся в кресле. – Размеренный поиск отгадки требует терпения, а главное – особого интеллекта. Вот почему у вас нет перспективы, Танал Йатванар. Вы ковыляете по самому краю своей компетентности – и не надо сразу так краснеть, именно таким вы мне и нужны. Зато вы демонстрируете недюжинную смекалку в обуздании своих амбиций и не пытаетесь прыгнуть выше головы. Это редкий талант. Итак, о чем вы хотели доложить мне в этот прекрасный вечер?
– Магистр, скоро наши усилия охватят и тисте эдур.
Карос Инвиктад поднял брови:
– Трибан Гнол говорил с императором?
– Говорил. Разумеется, императора так потрясла идея существования предателей среди тисте эдур, что он прогнал канцлера из тронной залы. На время. – Танал Йатванар улыбнулся. – Примерно на четверть колокола. К этому вопросу в тот день не возвращались, но ясно, что подозрения Рулада в отношении его эдур укрепились.
– Очень хорошо. Значит, теперь недолго. – Куратор снова наклонился к столу, хмурясь на головоломку. – Важно устранить все препятствия. Император должен слышать только канцлера. Танал, подготовьте досье на первую наложницу. – Он снова поднял взгляд. – Вы понимаете, что возможность освободить эту ученую, закованную у вас внизу, вы уже упустили? Выбора нет: она должна исчезнуть.
Танал Йатванар, утративший дар речи, просто кивнул.
– Надеюсь, тут все ясно. Не пора ли вам заменить ее на первую наложницу? – Карос улыбнулся.
Танал облизнул пересохшие губы:
– Такое досье составить непросто, магистр…
– Не валяйте дурака. Поработайте с агентами канцлера. Нас не интересуют истинные факты; придумайте, в чем можно ее обвинить. Надеюсь, трудностей не возникнет. Видит Странник, у нас богатый опыт.
– И все равно простите, господин, – она единственная любовь императора.
– Вы вообще ничего не понимаете? Не она – первая любовница Рулада. Нет, та женщина, эдур, убила себя. Забудьте официальную версию, я читал показания свидетелей этого трагического события. А она носила ребенка императора. То есть по всем возможным понятиям она предала его. Танал, на Рулада только что обрушился ливень, и хотя глина под ногами выглядит твердой, на деле она тоньше папируса. При первом намеке на подозрение Рулад придет в ярость – хорошо, если успеем вырвать женщину из его хватки. Соответственно, арест нужно произвести во дворце, без свидетелей, когда первая наложница останется одна. И затем немедленно доставить ее сюда.
– Вы не считаете, что император потребует ее вернуть?
– Канцлер, разумеется, посоветует ему этого не делать. Прошу вас, Танал Йатванар, оставьте тонкие вопросы человеческой природы – и природы эдур – тем, кто в них разбирается. Получите вы эту женщину, не бойтесь. И делайте с ней, что угодно – конечно, после того, как мы добьемся ее признания. В крови и в синяках, вы ведь так предпочитаете? Теперь оставьте меня. Похоже, я добрался до решения головоломки.
Танал Йатванар постоял у закрытой двери, пытаясь унять сердцебиение и приводя в порядок мысли. Убить Джанат Анар? Заставить ее исчезнуть, как всех остальных? Кормить крабов на дне реки? О, Странник, я не знаю… мне… я не знаю…
Из-за двери кабинета послышался стон разочарования.
Этот звук, как ни странно, порадовал Танала. Да, высочайший интеллект, ты снова потерпел поражение. От двухголового миниатюрного кошмара. При всем твоем высокомерном самомнении эта головоломка ставит тебя в тупик. Возможно, куратор, мир не таков, как ты представлял, не так ясен, не так готов принять твою власть.
Танал пошел по коридору. Нет, он не убьет Джанат Анар. Он любит ее. А Карос Инвиктад любит только себя – и так было всегда, подозревал Танал, и никогда не изменится. Куратор ничего не понимает в человеческой натуре. В самом деле, Карос выдал себя, бездумно отдав команду убить женщину. Да, куратор, я мудрее тебя. Я выше тебя во всем, что действительно имеет значение. Твоя власть – просто компенсация за то, чего ты не понимаешь в мире, за пустоту в душе, где должно быть сострадание. Сострадание и любовь к другому.
Сейчас он ей расскажет. Признается в своих тайных чувствах, а потом снимет оковы, и они убегут. Из Летераса. Прочь от зоркого ока Патриотистов. Вместе начнут жизнь заново.
Он торопился вниз по сырым, истертым ступеням, прочь от чужих глаз, вниз, в свой частный мир. Где ждет его любовь.
Власть куратора не безгранична.
Вниз, в темноту, такую знакомую, что и лампа уже не нужна. Где правит он, а не Карос Инвиктад. Потому-то куратор и нападает на него снова и снова, всегда с одним и тем же оружием: скрытой угрозой разоблачить, опорочить доброе имя Танала Йатванара. Но во всех этих преступлениях виноват сам Карос Инвиктад. А если представить, какие контр-обвинения может выдвинуть сам Танал, если потребуется – у него ведь есть копии всех записей; он знает, где спрятаны все секреты. Запятнанное кровью богатство куратора, собранное с поместий его жертв. Танал знает, где хранятся записи. И трупы исчезнувших…
Дойдя до запертой двери пыточной камеры, он взял лампу, которую оставлял на полке, и с нескольких попыток запалил фитиль. Затем поднял тяжелый засов и одной рукой толкнул тяжелую дверь.
– Так быстро вернулся? – Голос звучал, как хриплое карканье.
Танал зашел в комнату.
– Опять обделалась. Ничего – это в последний раз, Джанат Анар.
– Значит, пришел меня убить. Да будет так. Давно надо было это сделать. Жду не дождусь, когда покину эту искалеченную плоть. Привидение нельзя заковать. А значит, после моей смерти узником станешь ты. И пыткам будешь подвергаться ты. Всю твою жизнь, надеюсь, долгую, я буду шептать тебе в ухо… – Она закашлялась.
Он подошел ближе, чувствуя внутри пустоту; решимость пропала от ее страстных слов.
Наручники будто сами кровоточили – она опять боролась с оковами. Мечтает замучить меня, уничтожить. А как иначе? Разве я могу ждать от нее чего-то другого?
– Посмотри на себя, – сказал он негромко. – Ничего человеческого не осталось. Тебе наплевать, как ты выглядишь, какой я увижу тебя, когда приду?
