– Коротышка, кто правит Вторым Девичьим? – спросила Шурк Элаль.
– Шайх Бруллиг, гроссмейстер Мнимой Ассамблеи.
– Мнимой Ассамблеи? Ты уверена, что говоришь правильное слово, подруга? Мнимой?
– Именно так. Это ж правильно, Умница?
– Капитан думает, что она хитрая, но не такая уж она и хитрая. Подождем, когда встретится с Шайхом Бруллигом, вот она удивится…
– Да вряд ли, – сказала Шурк. – Я знакома с Шайхом Бруллигом. И даже знаю, за какое преступление его изгнали. Удивительно только то, что он до сих пор жив.
– Шайха Бруллига убить непросто, – промолвила Умница.
Один из моряков захохотал и тут же сделал вид, что закашлялся.
– Подождем решения начальника порта, – сказала Шурк Элаль.
Умница и Коротышка вернулись в ялик; Умница взялась за весла.
– Странные женщины, – пробормотал Скорген Кабан, наблюдая, как удаляется качающаяся на волнах лодка.
– Остров, полный врожденных преступников, – задумчиво ответила Шурк. – Так чему ты удивляешься, Красавчик? А в довершение курятником управляет чистокровный шайх, к тому же совершенно безумный. Говорю тебе, наше пребывание тут будет интересным.
– Терпеть не могу интересное.
– И, возможно, выгодным.
– Тогда хорошо. Выгоду я люблю. И могу потерпеть интересное, если оно окажется выгодным.
– Готовьтесь поднять якорь. Вряд ли нам придется долго ждать отмашки начальника порта.
– Есть, капитан.
Удинаас сидел и смотрел, как она чистит и смазывает меч. Меч эдур, отданный ей в руки воином тисте эдур. Теперь нужен только дом, чтобы закопать проклятущую штукенцию. Ну и ждать предначертанного возвращения будущего мужа. Впрочем, возможно, ничего не имелось в виду; просто жест помощи со стороны одного из братьев Фира – единственного из братьев Сэнгаров, кого Удинаас уважал. Возможно, да, возможно, нет.
Нескончаемое песнопение жужжало за каменными стенами – этот звук был даже страшнее, чем траурное завывание женщин эдур во время обряда погребения. Совещались Волшебники Оникс. То есть если они действительно совещались, то духовная версия их языка непонятна и лишена ритма, обычно присутствующего и в песнях, и в речах. А если это всего лишь пение, то старые дураки даже не попадают в такт.
А он-то считал тисте эдур странными. Да они ни в какое сравнение не шли с этими тисте анди, которые упорствуют в нечеловеческих крайностях.
Впрочем, чему удивляться. Андара – покрытое трещинами здание из черного камня на дне заваленного мусором ущелья. Неприступное, как тюрьма. Отвесные скалы пронизаны пещерами и изрыты помещениями, соединенными извилистыми туннелями; плюс бездонные ямы, тупики и коридоры, такие крутые, что их нельзя преодолеть без веревочных лестниц. Выдолбленные башни возвышались, как вывернутые наизнанку шпили, пронзая камень; через подземные пропасти были перекинуты узкие мосты из белой пемзы – сложенные из бесформенных блоков без всякого раствора. В одном месте раскинулось озеро застывшей лавы – глаже, чем отполированный ветром лед; и наконец палата собраний, куда могло набиться все население и слушать бесконечные перебранки устав-мастеров, известных также как Волшебники Оникс.
Мастера Камня, Воздуха, Корня, Темной Воды, Ночи. Пять волшебников спорили о порядке шествий, иерархии жертвоприношений, правильной длине мантии – и Странник знает, о чем еще. С этими полубезумными невротиками любая зацепка тянула за собой бесконечные морщины и складки.
Насколько смог разобраться Удинаас, не больше четырнадцати из примерно полутысячи местных обитателей – помимо самих Волшебников – были чистокровными тисте анди; и из них лишь трое когда-либо видели свет дня, который затейливо именовали ослепшими звездами.
Так что не странно, что они все свихнулись.
– Вот почему, – сказал Удинаас, – некоторые смеются так, как будто плачут?
Сэрен Педак подняла глаза от лежащего на коленях меча:
– Я не слышу, чтобы кто-нибудь смеялся. Или плакал…
– Я не имел в виду обязательно вслух.
Послышалось фырканье Фира Сэнгара, сидящего на каменной скамье недалеко от входа в портал:
– Безделье лишает тебя остатков разума, раб. Я, например, по ним скучать не буду.
– Волшебники и Силкас, наверное, обсуждают, как вас казнить, Фир Сэнгар, – сказал Удинаас. – Вы же их самый ненавистный враг. Дитя Предателя, отпрыск лжецов и прочее. По крайней мере, сейчас это соответствует вашему грандиозному походу? В логово зла – как положено каждому герою. И за мгновение до гибели зашипит твой зачарованный меч, и прихвостни зла падут. Не задумывались, каковы должны быть последствия такой бойни? Сокращение численности населения, разбитые семьи, рыдающие младенцы… Если перейти критический порог, жутким призраком встает неминуемое вымирание. О да, еще ребенком я наслушался эпических сказок, поэм и прочего. Но меня всегда беспокоила судьба… этих прихвостней зла, жертв неколебимо праведных героев. То есть кто-то вторгается в твое убежище, в твой милый дом – разумеется, ты пытаешься его убить и съесть. А как иначе? Представьте, официально признанные уродами и коварные с виду, прихвостни заняты своими делами – плетут силки или еще что. И вдруг бабах! Тревога! Незваные гости сорвались с цепи, и смерть несется ураганом по всем коридорам!
Сэрен Педак убрала меч в ножны.
– Пожалуй, я бы послушала твой вариант этих историй, Удинаас. По крайней мере, время убьем.
– Мне жалко невинные ушки Кубышки…
– Она спит. Как обычно в последние дни.
– Может, заболела.
– Может, она умеет правильно ждать, – ответила аквитор. – Давай, Удинаас, как разворачивается героический эпос в твоем понимании?
– Ладно. Во-первых, тайное логово зла. Там близится кризис. Смешались все приоритеты – из-за прошлого злобного правителя, совершенно не умеющего управлять, или еще из-за чего. У них есть подземелья и хитроумные, но совершенно неэффективные орудия пыток. У них паровые камеры с огромными котлами, ожидающими человеческой плоти, чтобы сварить похлебку, – но, увы, давненько никто не заходил. В конце концов, логово считается проклятым местом, откуда никто не возвращается. Конечно, все это сомнительная пропаганда. На самом деле логово – отличный рынок сбыта для местных лесорубов и смоловаров, ведь нужны громадные очаги, факелы, мутные масляные лампы. В чем проблема подземного логова? Там темно. Хуже того, последние восемьсот лет все страдают от холода. Так или иначе, даже логово зла нуждается в самом необходимом для существования. Овощи, корзины ягод, приправ и лекарств, одежда и посуда, грубая и тонкая кожа, злобного вида шляпы. Я уж не говорю о всяком оружии и страшной униформе.
– Ты отвлекся от основной истории, Удинаас, – заметила Сэрен Педак.
– Детали тоже важны. Такова жизнь. Мы сбиваемся с пути. Совсем как прихвостни зла. Кризис – нет новых заключенных, нет свежего мяса. Дети голодают.
