Атри-преда сказала:
– Наместник, если позволите, мне нужно поговорить с офицерами.
– Разумеется, – ответил Брол Сэнгар. – Когда вы рассчитываете вступить в контакт с противником?
Ох, осел, ты уже вступил.
– Это зависит от того, отступят ли они или атакуют нас.
Наместник вскинул брови:
– Вы боитесь Красную Маску?
– Страх, который приводит к уважению, не позорен, наместник. В этом смысле да, я боюсь Красную Маску. Как и он будет бояться меня, и очень скоро. – Она направила лошадь к войскам, высматривая не офицера, а всадника из Синецветья, выше и смуглее остальных.
Вскоре она нашла его, жестом подозвала, и они направили лошадей шагом по обочине дороги. Атри-преда говорила сразу о двух вещах: громко, чтобы слышно было всем – о здоровье скакунов и прочих насущных вопросах; и намного тише о том, что должен был слышать только собеседник.
– Что можно увидеть на туманном горизонте, чего нельзя закрыть поднятой рукой?
Красная Маска взглянул на чужеземца.
Анастер Ток улыбнулся:
– Лежать в канаве посреди человеческих отходов – это я посоветовал бы любому начинающему поэту. Ритмы приливов и отливов, взлетов и падений, наследие отбросов. Словно жидкое золото.
Не совсем в своем уме, решил Красная Маска без всякого удивления. Кожа да кости, весь покрыт струпьями и пятнами жуткой шелушащейся сыпи. По крайней мере, он мог теперь стоять, не опираясь на палку; и аппетит вернулся. В скором времени, был уверен Красная Маска, чужеземец оправится, по крайней мере физически. Разум бедняги – другое дело.
– Ваш народ, – продолжал Анастер Ток, – не верит в поэзию, в силу простых слов. Да, вы поете на рассвете и на закате. Вы поете грозовым тучам, и волчьим следам, и сброшенным оленьим рогам в траве. Вы поете, чтобы определить порядок бусин в ожерелье. Но поете без слов. Только мелодия, бессмысленная, как пение птиц…
– Птицы поют, – прервал Натаркас, который стоял с другой стороны чужеземца, щурясь на заходящее солнце, – чтобы сообщить другим о своем существовании. Они поют, чтобы предупредить об охотнике. Они поют, чтобы привлечь подружку. Они поют перед смертью.
– Ладно, неудачный пример. Вы поете, как киты…
– Кто? – воскликнули одновременно Натаркас и двое меднолицых рядом с ним.
– А, неважно. Я говорю, что вы поете без слов…
– Наш язык – музыка.
– Натаркас, – сказал Анастер Ток, – скажи мне, если можно. Когда дети поют, нанизывая бусины на нитку, что значит эта песня?
– Их много разных, смотря какой нужен узор. Песня задает порядок бусин по размеру и цвету.
– Зачем нужно задавать такие вещи?
– Потому что бусины рассказывают историю.
– Какую историю?
– Истории разные, в зависимости от узора, который задан песней. История не теряется, не искажается, потому что песня никогда не меняется.
– Ради Худа, – пробормотал чужеземец. – Что случилось со словами?
– У слов, – сказал, поворачиваясь, Красная Маска, – меняются значения.
– Ладно, – кивнул Анастер Ток, шагая за Красной Маской к военному лагерю. – В этом и суть. В этом ценность слов – в их умении приспосабливаться…
– Скажи лучше, искажаться. Летери – большие искусники искажать слова, их значения. Войну они называют миром, а тиранию – свободой. То, с какой стороны тени ты стоишь, определяет значение слова. Слова – оружие тех, кто взирает на остальных с презрением. И презрение только усиливается, когда они видят, как эти остальные обманываются и превращаются в дураков, потому что верят. Потому что в своей наивности считают, что значение слова неизменно и не подвержено злоупотреблению.
– Тогговы соски́, Красная Маска, вот это речь ты произнес!
– Я презираю слова, Анастер Ток. А что значит «Тогговы соски»?
– Тогг – это бог.
– Не богиня?
– Нет.
– Тогда его соски…
– Бесполезны. Точно.
– А прочее? «Худов дух»?
– Худ – Повелитель смерти.
– А значит, никакого духа.
– Верно.
– «Жалость Беру»?
– Беру не знает жалости.
– «Забота Маури»?
– Госпожа нищих никого не защищает.
Красная Маска уставился на чужеземца:
– Странные у вас отношения с вашими богами.
– Пожалуй. Некоторые считают их циничными, и, пожалуй, не без оснований. Все это связано с властью, Красная Маска, и с тем, что она дает ее носителям. Боги не исключение.
– Но если они так беспомощны, почему же вы им поклоняетесь?
– Представь, насколько беспомощней они стали бы в противном случае. – Анастер Ток поглядел прямо в глаза Красной Маске и расхохотался.
Красная Маска произнес с досадой:
– Вы сражались, как армия, почитающая Повелителя и Повелительницу Волков.
– И посмотри, к чему это привело.
– Причина гибели вашей армии в том, что вас предал наш народ. И в предательстве виновны не ваши волчьи боги.
– Верно. Мы согласились на контракт. Мы полагали, что придаем одинаковое значение словам, которыми обменивались с нашими нанимателями… – Чужеземец сухо улыбнулся Красной Маске. – Мы шли на войну, веря в честь. Да.
Тогг и Фандерея не виноваты – особенно в тупости их последователей.
– И теперь у тебя нет богов, Анастер Ток?
– Ну, я слышу иногда их скорбный вой.
– Волки приходили на место бойни и забрали сердца павших.
– Что? Что ты имеешь в виду?
– Они разгрызали грудь твоих товарищей и съедали сердца, больше ничего не трогая.
– Вот как, не знал.
– Почему ты не умер со всеми? – спросил Красная Маска. – Ты сбежал?
– Я был лучшим всадником среди Серых мечей и обеспечивал связь между армиями. К несчастью, я был с оул’данами, когда они приняли решение отступать. Меня стащили с лошади и до бесчувствия избили. Не знаю, почему не прикончили на месте. Или просто не оставили летерийцам.
– Есть пределы предательства, Анастер Ток; на что-то даже оул не решатся. Они могли увильнуть от битвы, но не могли перерезать тебе горло.
– Сильное утешение… Виноват, я всегда несдержан в шутливых комментариях. Полагаю, я должен испытывать благодарность, но не могу.
– Еще бы, – сказал Красная Маска. Они подошли к большому кожаному навесу, натянутому над картами; их нарисовал на шкурах родара вождь – в основном то, что мог вспомнить из военных летерийских карт, которые довелось видеть. Шкуры были растянуты и закреплены на земле, как детали головоломки, чтобы изобразить огромный район, включающий королевства на юге. – Ты солдат, Анастер Ток, а мне нужны солдаты.
