Сплюнув пыль и кровь, Удинаас сказал:
– Да уж, мы действительно попали в темную комнату. И вам, Сэрен Педак, тут не рады. – Он поднялся на ноги. – Я предупредил.
Удинаас поднял взгляд, опираясь на плечо Кубышки. Его неожиданно яркие глаза внимательно изучили Сэрен и Фира, потом он взглянул вперед по тропинке, где Силкас Руин и Чик стояли бок о бок, разглядывая склоны.
– Вот самый животрепещущий вопрос – между прочим, немногие даже осмеливаются его задать. Кого из нас, друзья, не одолевает желание смерти? Может, стоит обсудить взаимное самоубийство…
Все молчали с полудюжину ударов сердца, а потом заговорила Кубышка:
– Я не хочу умирать!
Горькая улыбка бывшего раба увяла, внезапно сменившись выражением откровенного горя. Удинаас отвернулся.
– Трулл не желал разглядеть собственной правды, – негромко сказал Фир. – Я был там, аквитор. И знаю, что видел.
Она не осмеливалась поднять глаза. Полезный подарок. Как мог такой воин объявить о своей любви ко мне? Как он хотя бы мог подумать, что достаточно меня знает? И почему я вижу его лицо так ясно, как будто он стоит передо мной? Я действительно зачарована. Ох, Удинаас, ты был прав. Фир – благородный, настолько благородный, чтобы разбить всем нам сердца.
Но, Фир, чествовать мертвых нет смысла.
– Трулл мертв, – сказала она, оглушенная собственной грубостью – и Фир явственно вздрогнул. – Он мертв.
Как и я. И нет смысла чествовать мертвых. Печалься о потерянных возможностях, о молчаливо тающих обещаниях. Вот о чем печалься, Фир Сэнгар, и ты поймешь, наконец, что печаль – всего лишь зеркало, поднесенное вплотную к собственному лицу.
И каждая слезинка рождается выбором, который мы сами не сделали.
Когда я печалюсь, Фир, я не могу видеть даже пар от собственного дыхания – о чем это тебе говорит?
Дальше шли в молчании.
Шагах в ста впереди Чик крутанул цепочку с кольцами.
– И про что это все было? – спросил он.
– Ты слишком долго прожил в опрятной пещерке, – сказал белокожий тисте анди.
– Ну, я частенько выбирался. Кутил в Синецветье – боги знают, сколько бастардов я наплодил своим семенем.
А что?..
– Однажды, Смертный Меч, – прервал его Силкас Руин, – ты откроешь, какое оружие наносит раны глубже, чем сталь.
– Мудрые слова от того, кто еще воняет могильниками и гнилой паутиной.
– Если бы мертвые могли говорить, Чик, что бы они сказали тебе?
– Думаю, мало чего – кроме жалоб на то, на се.
– Возможно, ты только этого и заслуживаешь.
– А, мне не хватает благородства, да?
– Не знаю, чего тебе не хватает, – ответил Силкас Руин, – но уверен, что узнаю – еще до завершения похода.
– Идут… Ну что: вперед и вверх?
Слишком о многом Ток-младший – Анастер, Дитя Мертвого Семени, Трижды ослепленный, Избранный Богами Волков, Неудачник – не желал вспоминать.
Взять хотя бы собственное тело; тело, в котором он родился, первое пристанище его души. Взрывы в Семени Луны над обреченной Крепью, пламя и обжигающий, ослепляющий жар… Не надо об этом. Потом проклятый паяц, чародей Локон, принесший забвение, в котором его душа обрела седока, новую власть – волка, одноглазого и горюющего.
Как жаждал Паннионский Провидец его гибели… Току припомнилась клетка, эта духовная тюрьма, и страдания – его тело ломали, исцеляли и снова ломали. Но воспоминания – муки и боль – остались всего лишь абстрактными понятиями. Как бы ни плющили, ни скручивали это тело, оно хотя бы было мое.
Отбросить годы, учуять внезапно новую кровь, ощутить странные руки-ноги, которые так легко зябнут. Чтобы проснуться в чужой плоти, получить новую мышечную память, хватиться той, которая вдруг ушла. Ток хотел бы знать, прошла ли еще хоть одна смертная душа этим мучительным путем. Его пометили камень и огонь, как когда-то объяснил ему Тлен. Потеря глаза приводит к дару сверхъестественного зрения. А замена пользованного тела на молодое здоровее? Точно дар; именно такого желали волки – или Серебряная Лиса?
Погоди-ка. Вот Анастер. Если присмотреться – потерял один глаз, получил новый, а потом потерял и этот. Его разум – пока не сломался – скручивался от ужаса, дрожал перед ужасной материнской любовью; он жил жизнью тирана каннибалов – ну да, посмотри на эти конечности, на мышцы и помни: это тело вскормлено человеческой плотью. А этот рот, несдержанный на слова, пробовал сочный сок своих соплеменников – помнишь?
Нет, он не способен на такое.
А вот тело способно. Оно знает голод и жажду поля битвы, знает, каково идти среди убитых и умирающих, видеть разодранную плоть, торчащие кости, чуять запах пролитой крови… Ах, даже слюнки потекли.
Ну что ж, у всех свои секреты. И про них лучше не рассказывать. Если не хочешь терять друзей.
Он ехал верхом в стороне от колонны, словно фланговый дозорный, как когда-то, в бытность солдатом. Оул’данская армия Красной Маски: около четырнадцати тысяч – воины и вполовину меньше – обоз с обслугой: оружейники, целители, лошадницы, старейшины, старухи, недужные и дети. И, разумеется, тысяч двадцать голов родара. А еще фургоны, волокуши и почти три тысячи пастушьих собак и крупных волкодавов, которых оулы называют ездовыми. Если и могло что-то пробудить в Токе холодный страх, так именно эти твари. Их слишком много, постоянно недоедающих, сбившихся в стаи, преследующих любое существо на равнинах многие лиги.
И не надо забывать о к’чейн че’маллях. Живущих, дышащих. От Тлена – или от Госпожи Зависти – он слышал, что они вымерли тысячи лет назад или даже десятки, сотни тысяч. Их цивилизация обратилась в прах. Не заживающие никогда раны на небе – вот достойная запоминания подробность, Ток.
Громадные существа охраняли Красную Маску во главе колонны – нападения можно было не опасаться. Самец – Саг’Чурок – был охотником К’елль, взращенным убивать, элитным охранником Матроны. Где же сама Матрона? Где его Королева?
Возможно, это молодая самка из отряда К’елль. Гунт Мах. Ток спрашивал Красную Маску, каким образом тот узнал имена, но не добился ответа от вождя. Скрытный ублюдок. У вождя должны быть свои секреты, причем больше, чем у остальных. Однако секреты Красной Маски сводят меня с ума. К’чейн че’малли, ради Худа!
После изгнания молодой воин путешествовал по восточным пустошам. Так начиналась сказка, впрочем, никуда не ведущая, ведь, по сути, ничего не было известно о приключениях Красной Маски в эти десятилетия – но в какой-то момент этот человек обрел чешуйчатую алую маску. И нашел живых и здоровых к’чейн че’маллей. Которые не порубили его на куски. Которые каким-то образом сообщили ему свои имена. И поклялись в верности. Так что же в этой истории мне не нравится?
