– А если бы ты разминал свои проклятущие ноги в переулке – а лучше, если бы ты перестал ходить с кислой рожей и портить настроение постоянным нытьем…
– Тише, тише, – вмешался Тегол, спустившись с последней ступеньки. – Нервы у всех расшатаны, так что лучше нам…
– Хозяин, он только что расплющил курицу!
– Вуайериста, – поправил Ублала.
– …жить дружно, – закончил Тегол.
– Ну, – сказал Ублала. – И где мы это делаем?
– Делаем что? – спросила Джанат.
– Мне надо.
– Иди к сараю, – ответил Тегол, пихая Ублалу к двери, впрочем, безрезультатно. – Облегчись за складом, у сточной трубы. Потом воспользуйся листьями бурачника – он растет на мусорной куче – и помой руки в кривом корыте.
Просветлев лицом, великан юркнул в переулок.
Тегол повернулся к Буггу:
– Ну что ж, минута молчания по бывшей несушке.
Почесав макушку, Бугг выпрямился и вздохнул:
– Извините. Я не привык к таким… толпам.
– Больше всего меня удивляет, – сказал Тегол, наблюдая за выжившими курами, – их мрачное безразличие. Запросто ходят вокруг раздавленной сестры…
– Подождите немного – и они начнут раздирать ее на куски, – сказал Бугг, нагибаясь, чтобы поднять трупик. – И в таком случае я предпочитаю безразличие.
Он поднял мягкое тельце, нахмурясь на болтающуюся шею.
– Тихие в смерти, как и все твари. Ну, то есть почти все…
Бугг резко покачал головой и бросил мертвую птицу на пол перед Джанат:
– Вот вам еще перья, академик.
– Очень подходящее занятие, – пробормотал Тегол, – обдирать милое оперение, чтобы обнажить пупырчатый кошмар под ним.
– Совсем как ненароком взглянуть тебе под тунику, Тегол Беддикт.
– Вы жестокая женщина.
Она помолчала и подняла на него взгляд:
– Если мы видели пупырышки.
– Очень жестокая; я начинаю подозревать, что вы запали на меня.
Джанат взглянула на Бугга:
– Что за лечение вы применили, Бугг? Мой мир словно… уменьшился. – Она постучала по виску. – Вот тут. Мысли проходят какое-то расстояние – совсем крохотное – и исчезают, растворяются. Благословенное забвение. Вот я помню, что со мной происходило, но у меня не возникает и тени эмоции.
– Джанат, большинство этих блоков вы строите сами. Все… расширится. Конечно, потребуется время. В любом случае неудивительно, что у вас развилась привязанность к Теголу – вы рассматриваете его как своего спасителя…
– Тише, старик! Привязанность? К Теголу? К бывшему студенту? Это во всех отношениях отвратительно.
– А по-моему, обычное дело, – сказал Тегол. – Вот в некоторых историях, что я слышал…
– Обычное дело для дураков, путающих любовь с поклонением только для того, чтобы потешить собственное жалкое эго. Обычно это мужчины. Женатые.
– Джанат, а вы… да нет, неважно. – Сложив ладони, Тегол посмотрел на Бугга. – Ух, суп пахнет восхитительно.
Вернулся Ублала, протиснувшись плечом вперед в дверной проем.
– Этот ваш бурачник на вкус отвратительный, – пожаловался он.
Все трое уставились на него.
Первым заговорил Бугг:
– Ублала, видишь вон те плошки – половинки тыкв? Неси их и получи свой вуайериный суп.
– Я бы одну целиком съел, такой голодный.
Тегол показал пальцем:
– Вон там как раз одна, Ублала.
Великан замер, глядя на расплющенный труп. Потом сунул плошки в руки Теголу и сказал:
– Ладно.
– Оставишь мне перья? – спросила Джанат.
– Ладно.
Тегол спросил:
– Ублала, ты не против, если остальные поедят… на крыше?
– Валяйте.
– После ужина, – продолжил Тегол, когда полукровка уселся, скрестив ноги, и оторвал курице лапку. – После, я имею в виду, Ублала, мы сможем поговорить о том, что гнетет тебя, хорошо?
– Говорить нет смысла. – Рот Ублалы был набит перьями, кожей и мясом. – Нужно отвести тебя к нему.
– К кому?
– К поборнику. Тоблакаю.
Взглянув в глаза Бугга, Тегол заметил в них неподдельный ужас.
– Нужно вломиться на подворье, – продолжал Ублала.
– А, ясно.
– Потом сделать так, чтобы он нас не убил.
– Ты же вроде сказал, что нет смысла говорить!
– Сказал. Нет.
Джанат взяла свою плошку супа:
– Так значит, придется лезть по этой лестнице, цепляясь одной рукой? А вы, конечно, ждете, что я полезу первой? За идиотку меня держите?
Тегол хмуро посмотрел на нее, затем просиял:
– Выбирайте, Джанат. Или вы следуете за мной и Буггом, рискуя потерять аппетит, или мы следуем за вами, вознося вас наверх восхищенными вздохами.
– Ни то ни другое! – И она направилась в переулок.
Из угла, где сидел Ублала, донесся жуткий хруст.
Тегол и Бугг понеслись вслед за Джанат.
Ормли, бывший лучший крысолов, сел напротив Рукет. Кивнув в знак приветствия, она вернулась к трапезе.
– Я бы угостила тебя хрустящими свиными ушами, но, как видишь, осталось совсем немного, а я их обожаю.
– Ты это нарочно, да?
– Все мужчины уверены, что красивые женщины не думают ни о чем, кроме секса. Уверяю тебя, еда предлагает чувственность, которой редко можно достичь в неуклюжих обжимашках на кишащем блохами матрасе, на сквозняке, от которого дрожь пробирает при каждой смене позы.
Иссохшее лицо Ормли скорчилось в гримасу:
– Смена позы? То есть?
– Что-то подсказывает мне, что нет легиона покинутых женщин, оплакивающих потерю неповторимого Ормли.
– Не понимаю, о чем ты. Слушай, я нервничаю.
– А я? Хочешь вина? Надеялась, что ты откажешься… Оказывается, от хранения в траурном склепе отборные вина выигрывают. Хорошо тебе красться во тьме каждую ночь, но мне, как новому командиру нашей подпольной организации, приходится прятаться здесь, внизу, получая отчеты и отдавая распоряжения, занимаясь бесконечной бумажной работой…
– Какой бумажной работой?
– Ну, работой, которая должна убедить подчиненных, что я очень занята. Чтобы не совались ко мне беспрерывно.
– Понятно, а что ты пишешь, Рукет?
– Записываю обрывки подслушанных разговоров – акустика здесь потрясающая, хотя довольно капризная. Иногда можно услышать настоящую поэзию, с яркими сопоставлениями.
