Ни тот ни другой не заметили Воительницу и ее овчарку, которые застыли под платформой, скрытые обломками обрушившегося гнезда. Глаза Клаудии расширились от потрясения, а Мария не отрывала глаз от Охотника с проницательностью настоящего воина.
Неужели этот человек окончательно обезумел? Клаудия слышала все до последнего слова и до сих пор не могла отойти от своего открытия. На секунду ей захотелось достать арбалет и нарушить один из непреложных законов Племени, оборвав жизнь Тадеуса.
Она даже потянулась за арбалетом. Тщательно прицелилась. Один выстрел – и все закончится.
Но закончится ли? Тадеус сказал, что болезнь, охватившая Племя, как-то связана со свежевателями и что ее можно вылечить! Как? Почему? Что за странное лекарство он имел в виду? Убить Тадеуса – и что потом? Идти к свежевателям за помощью? Немыслимо.
И где Одиссей? Тадеус говорил со своим спутником так, будто он был рядом, но, сколько зоркие глаза Клаудии ни осматривали платформу, никаких следов раненого терьера она не видела.
И, глядя на Тадеуса через прицел арбалета, Клаудия поняла кое-что еще. Желудок у нее сжался – и не только из-за мучившей ее болезни. Она не могла этого сделать. Она не могла убить соплеменника. Клаудия опустила арбалет, кивнула Марии, и они тихо отступили от дерева, на котором Тадеус продолжал свое жуткое торжество. Они сделали широкий круг, а потом снова направились на восток.
На границе обгорелых руин, которые еще недавно были величественным Городом-на-Деревьях, Клаудия встретила Уилкса, который терпеливо ждал ее вместе с Одином.
– Хорошо. Я уже начал беспокоиться…
– Нам нужно поговорить. Только не здесь. Мы слишком близко. Ты не поверишь, что я случайно услышала от Тадеуса.
Уилкс закашлялся, прочистил горло и наконец сказал:
– Ему следовало бы скорбеть в компании своих Охотников. Когда я собирал вещи, я кое-что подслушал. Одиссей сегодня умер.
– Солнечный огонь! Значит, я не ошиблась. Он совсем спятил. – Кровь отхлынула от ее лица. – Подожди. Кажется, меня сейчас стошнит… – Шатаясь, она сделала несколько шагов и исторгла из себя содержимое желудка.
– Хм, ты уверена, что готова к дороге? – Уилкс быстро подошел к ней, убрал с ее лица волосы и поддержал ее, когда она снова мучительно согнулась пополам.
– Нет, не уверена, но мы должны уходить. А тошнит меня скорее из-за Тадеуса, чем из-за болезни.
– Хорошо. Расскажи мне по дороге, что ты слышала, – сказал Уилкс. – Ты ведь можешь идти?
– Могу. Так куда мы направляемся?
– На юго-восток, на территорию Землеступов.
– Ты знаешь, где живут Ник и Мари?
– Нет.
– Тогда как ты собираешься их искать?
– Не знаю. Я надеюсь, что это они найдут меня. А теперь расскажи мне, какую отраву изрыгал из себя Тадеус на этот раз.
* * *
Когда закатное солнце смягчило свет, падающий в родильную нору, Мари и Зора повернулись к Даните. Она стояла между ними и, по мнению Мари, выглядела еще очаровательнее обычного. Зора позаботилась о ее волосах и вплела в них перья редкой хищной птицы, которые красиво и необычно обрамляли ее лицо.
– Ты готова? – спросила Зора.
– Думаю, да, – откликнулась Данита.
– У тебя все получится, – сказала Мари.
– Я очень нервничаю.
– В первый раз все нервничают, – заверила ее Зора. – Я, например, впервые танцевала свое имя перед Мари, а она все это время глядела на меня волком. Я чуть не разрыдалась.
Мари нахмурилась.
– Я не глядела на тебя волком! Я просто…
Заметив выражение лица Зоры, она осеклась. Она перевела взгляд с подруги на бледную, притихшую девушку между ними, на чьем лице до сих пор проступали желтые и лиловые следы того ужаса, который ей пришлось пережить совсем недавно.
– Вообще говоря, Зора права. В первый раз все нервничают. Мне в свое время помогло то, что говорила мне мама; возможно, тебе тоже полегчает. Помни: ты танцуешь не для Клана, не для друзей, не для мужчины. Ты танцуешь, наполненная радостью, для Великой Богини и представляешь себя луне. Держи это в голове, а об остальном забудь.
– Танцуй для Богини и для луны, – повторила Зора и послала Даните ободряющую улыбку.
– Это я могу, – сказала Данита. – Но вдруг Великой Богине не понравится, что я ущербная?
Мари взяла девушку за плечи и заставила ее взглянуть себе в глаза.
– Ты не ущербная. Ущербны те, кто над тобой надругался. Богиня об этом знает. Даю слово.
– Великая Мать придаст тебе сил. Просто попроси ее, и она всегда – всегда – ответит своей Жрице, – добавила Зора.
– Но я пока еще не Жрица, – возразила Данита.
– Неужели? А что говорит об этом твое сердце? – спросила Зора.
– Оно говорит, что я хочу стать Жрицей Луны больше всего на свете.
– Жрицей Луны тебя делает сердце – сердце, душа и обычай, – сказала Мари. – Так всегда говорила мама.
– Если так говорила Леда, должно быть, это правда! – Данита приободрилась. – Я готова.
– Хорошо. Давайте начнем, – сказала Мари.
Вместе три юные Жрицы Луны спустились по каменной лестнице к своей Стае, ожидающей на поляне у ручья. Когда они вышли на поляну, Ригель кинулся к ним, аккуратно сжимая в пасти попискивающую Хлою.
– Ты что, пытаешься ее слопать? – Зора выхватила Хлою из пасти Ригеля, который остановился рядом с Мари, посылая ей волны недоумения.
– Зора, так щенят носят в Племени. Ник мне рассказывал. И ты прекрасно знаешь, что Ригель никогда не причинит Хлое вреда.
Зора тут же прекратила придирчиво осматривать Хлою и подняла поскуливающего щенка к глазам.
– Это правда? Так вас носят в Племени?
Хлоя прекратила скулить и лизнула Зору в нос.
Зора вздохнула и повернулась к Ригелю.
– Прости, Ригель. Хлоя чересчур драматизирует. Не понимаю, откуда в ней это.
– Для меня это тоже загадка, – саркастически пробормотала Мари.
Данита рассмеялась и торопливо прикрыла рот ладонью.
– Короче говоря, спасибо, что принес мне Хлою, Ригель.
– Спасибо тебе. – Мари наклонилась, чтобы поцеловать подросшего щенка в нос, и подумала вдруг, что нагибаться пришлось меньше, чем раньше. Ого! Он так быстро растет!
– Ладно, Хлоя на месте. – Зора похлопала по вырезу туники, откуда, заинтересованно сверкая черными глазками, высовывалась щенячья голова.
– Прекрасно. Пойдемте, Жрицы Луны! – сказала Мари.
Они выступили вперед как единое существо – Землеступы и их псы. В центре поляны ярко полыхал костер, а дразнящий запах форели, которую О’Брайен ловил весь день, смешивался с сочным запахом жареного чеснока и разливался над голодными людьми, собаками и одной рысью.
