Как и показывал ей Лару, Ник стоял на платформе для медитаций. Но теперь на нем не было рубашки. Руки у него были связаны за спиной. Веревка на шее была перекинута через ветку над его головой и натянута так туго, что ему приходится стоять почти на цыпочках, чтобы не задыхаться. Внизу, среди лежанок с безмолвными больными и ранеными Псобратьями, стояли несколько человек – Мари насчитала четырех, с Тадеусом – пять. У каждого был арбалет и полный колчан стрел.
Они по очереди стреляли в Ника.
Мари с ужасом смотрела, как один из них прицелился и выстрелил. Стрела мелькнула мимо Ника, прочертив на его правом плече кровавую борозду, и вонзилась в сосновую кору. Ник не издал ни звука. Он дальше не дернулся. Он просто стоял на цыпочках, уставившись на лес впереди.
Мари услышала поскуливание и на секунду отвлеклась от Ника на овчарку, лежащую у ног Воина, который только что выстрелил. Пока мужчина смеялся и принимал поздравления Тадеуса, пес лежал с несчастным видом и жалобно скулил, не сводя глаз с лица своего спутника. Тут овчарка пошевелилась, словно от боли, и Мари тихонько ахнула.
Его живот был замотан окровавленной тряпкой!
Она быстро окинула взглядом трех терьеров, лежащих рядом со своими спутниками, которые смеялись и целились в Ника. Они тоже были перевязаны.
Значит, это правда. Они сделали со своими собаками то же, что свежеватели сделали с тем вепрем!
Ее внимание привлекло новое поскуливание, и взгляд Мари скользнул к сидящей недалеко от Тадеуса женщине. В отличие от остальных она неотрывно следила за происходящим, и на секунду Мари испытала облегчение от мысли о том, что кому-то в Племени Ник все еще не безразличен. Затем она увидела, кто именно привлек ее внимание. Молодая овчарка кружила рядом с женщиной, жалобно подвывая. Мари не видела на ней ран. С изумлением она узнала Фортину, сестру Ригеля! Тут женщина – очевидно, не кто иная, как Маэва, – шлепнула ее тыльной стороной руки.
– Я велела тебе лежать молча! – прикрикнула Маэва.
Фортина поджала хвост и, прижав уши, плюхнулась на брюхо. Положив нос на передние лапы, щенок продолжал с тоской переводить взгляд с Маэвы на Ника.
К горлу Мари подступила желчь, и она чуть не закашлялась. О, милая Фортина! Мне так жаль!
Уши щенка вдруг встали торчком, а зоркие глаза забегали по деревьям, за которыми пряталась Мари. Она с трудом сглотнула и сосредоточилась. Поосторожнее с мыслями. Щенок, пусть и невольно, может меня выдать. Она еще успеет посочувствовать несчастным псам. Сейчас ей нужно вытащить Ника.
Мари закрыла глаза и мысленно потянулась к Лару, представляя, как себя с Ригелем недалеко от платформы для медитаций. Она добавила к картинке Лару. Ждать пришлось дольше, чем она надеялась, но вот наконец ее коснулось тепло, означающее, что Лару где-то рядом, и несколько секунд спустя альфа бесшумно подошел к ним.
Мари была так счастлива видеть его рядом, живого и невредимого, что обняла его за мощную шею и расцеловала, прижимая к себе и делясь с ним любовью. Огромный пес дрожал, но рядом с Мари и Ригелем немного успокоился. Мари чувствовала, как к нему возвращаются хладнокровие и надежда.
– Все хорошо, – шепнула она, подбадривая его и наполняя любовью. – Мы его спасем. Обещаю.
Мари посмотрела на небо, которое окрасилось в оранжевый, розовый и бирюзовый. Она не видела солнца, но чувствовала, как слабеет его сила, а прохладное величие луны начинает расти.
Мари решительно потянулась в сумку и достала пращу с мешочком отборных камней. Тунику она решила не надевать. Она откинула назад волосы, все еще украшенные перьями сойки; ей нравилось, что они немного отросли и обрамляли лицо буйной массой кудряшек и кос. Затем она, повинуясь внезапному порыву, вылила немного воды из фляги на землю у корней сосны, за которой они прятались, и быстро размешала ее до состояния грязи. Пальцами она нарисовала на груди солнце. Под ним, на гладком, плоском животе, она изобразила луну.
Удовлетворенная результатом, она повернулась к двум псам и представила, как входит в лагерь Племени в сопровождении Ригеля и Лару. Головы у них были подняты, уши и хвосты стояли торчком. Морды застыли в оскале. От всех троих волнами исходила сила.
– Понятно? – прошептала она.
Ригель немедленно занял место по правую руку от нее; Лару скользнул влево. Мари выпрямилась. В одной руке она сжимала пращу. Мешочек с камнями она обвязала вокруг обнаженной талии.
В сопровождении двух овчарок Мари вышла из-за дерева и, не скрываясь, направилась к тому, что когда-то было Древесным Племенем.
* * *
– Эй, Николас! Только попроси нас прекратить, и мы прекратим! – потешался Тадеус.
– Да, попроси нас хорошенько – так же, как уламывал свою землерыльскую шлюху! – выкрикнул молодой Охотник по имени Эндрю, и остальные – те, кого Тадеус уже исцелил, – язвительно расхохотались и принялись состязаться в остроумии по поводу Мари.
Ник не ответил. Когда Тадеус обвязал веревку ему вокруг шеи и перекинул ее через ветку дерева, убедившись, что ему придется постоянно напрягать мышцы, чтобы не задохнуться, Ник выбрал точку вдалеке – в зеленом лесу, полном жизни, – и сосредоточился на ней, отказавшись отводить от нее взгляд. Его мысли заняли те, кого он любил: Лару, Мари и Ригель, О’Брайен, Дэвис и маленький Кэмерон, Стая, к которой он так хотел вернуться. Он думал о них – о людях и собаках, которые были его семьей, его друзьями, его будущим. И ждал.
Тадеус был импульсивен и полон злобы. Его люди – особенно четверка, которая явно испытала на себе «лекарство» Тадеуса, – были так ослеплены яростью, что Ник с трудом их узнал. Это были люди, с которыми он рос, люди, которые добровольно следовали за его отцом, люди, которые превратились вдруг в опасных незнакомцев.
Но Ник знал, что гнев делал с людьми странные вещи. Он затуманивал сознание, требовал действий, которые подпитывались хаосом и страхом – а хаос и страх открывали двери ошибкам.
И поэтому Ник ждал, когда Тадеус совершит ошибку, и сохранял ясность ума с помощью медитации, отказываясь участвовать в жестокой игре Охотников.
Мимо просвистела стрела, распоров ему руку. Он не шевельнулся, но боль вырвала его из воспоминаний, в которых Мари лежала рядом, положив голову ему на плечо, а Лару и Ригель свернулись у их ног и крепко спали.
Проклятье, больно! Ник заставил себя сохранять безразличное выражение лица. Он почувствовал, как горит плечо, и с удивлением обнаружил, что, пока он был погружен в мечтания, по его телу прошлось столько стрел, что кровь покрывала его грудь, как жидкая рубаха.
– Да брось, Ник! Раз уж ты не хочешь умолять, может, ты нам станцуешь?
Очередная стрела сорвалась с арбалетного ложа, и Ник стиснул зубы, когда она задела его бок и прочертила на коже новую кровавую борозду.
Заслышав тихое поскуливание, он опустил глаза на собак внизу. Большинство из них молчали. Все, кроме псов людей Тадеуса и щенка Маэвы, Фортины, лежали рядом со своими больными и ранеными спутниками, пытаясь перетянуть их страдания на себя и подпитывая их любовью, силой и надеждой.
