«То, что вы творите с собой — противоестественно», — именно это сказал бы Тригад, узнай он, какой способ укрощения зверя избрал для себя Герхильд.
Скальде ни на мгновение не терял бдительности, не позволял огню проникать в его сущность — это было бы равносильно самоубийству. Он умело сдерживал чуждую ему силу, разрешая только пугать, загонять зверя всё глубже. Заставляя его ослабевать.
Управление чужеродной стихией, исходящей не из естества тальдена, а извне — одно из умений, практиковавшихся в далёкой древности, вскоре после изгнания Отверженных. Им в совершенстве владел дед Скальде, при жизни не перестававший повторять:
«Твои враги знают, кто ты. Знают, чего от тебя можно ожидать. Это их оружие. В этом их сила. Я хочу, чтобы и у тебя имелось своё собственное скрытое оружие».
Покойный император снова и снова заставлял внука, ещё совсем ребёнка, бросать вызов огненной стихии. Скальде и представить себе не мог, что однажды эта способность ему пригодится. Умение, которое он люто ненавидел во время тех давних тренировок с дедом. Ненавидел уходить из подземелья, в котором император лично следил за его обучением, едва держась на ногах. Ненавидел боль от ожогов на всём теле и слабость от влияния чуждой ему стихии.
К утру боль отступала, ожоги исчезали, а ночью всё начиналось сначала.
Со временем Скальде научился вспоминать о тех месяцах в Лашфоре, проведённых с дедом — холодным, безжалостным, а порой и жестоким тальденом, без содрогания и сейчас, когда огонь яростно его жалил, Ледяной этого почти не чувствовал. Единственное, что он испытывал — злобу и страх, навязанные ему драконом. И своё собственное — тревогу, ведь он намеренно делал себя слабым и уязвимым сейчас, когда миру так нужны Хранители.
Поняв, что зверь внутри затихает, Скальде в последний раз заставил ленты пламени расстелиться по воздуху, в последний раз позволил огню с яростным шипением обжечь ему кожу, оставляя кровавые раны на груди и раскрытых ладонях, а сорочку превращая в тлеющие ошмётки. А потом пламя, покорное его воле, втянулось в оскалившуюся обугленными поленьями пасть камина и затаилось где-то в тлеющих углях.
В ожидании нового разрешения напасть.
Я обожаю спать. Но ещё больше я люблю просыпаться. В компании одного снежного красавца. В идеале — в компании обоих своих красавцев, но, видимо, дрыхнуть до полудня не входит в привычки Скальде. Чего нельзя сказать о Её Лучезарности.
А жаль! Мог бы хотя бы в честь нашей второй по счёту свадьбы поваляться со мной в кровати. Медовый месяц — вот чего нам явно не хватает! Интересно, а у императоров они вообще бывают?
— И как мы сегодня поживаем?
Попытка обнять и притянуть к себе пушистую тушу кьёрда с треском провалилась. А я, обессиленная этой самой попыткой, повалилась на кровать и принялась чесать своего ленивца за ухом, в ответ на проявление ласки со стороны хозяйки изволившего приоткрыть аж целый один глаз. Который Его Пушистость тут же закрыл обратно, всем своим видом показывая, что ему всё это сюсюканье и даром не надо.
Ну знаете ли…
— Снежок! Я, конечно, всё понимаю… Но если уж меня простил и помиловал дракон, магически запрограммированный на непрощение, то тебе пора и подавно! Ты так не считаешь?
Судя по ленивому взмаху хвоста (будто назойливую муху от себя отгонял), кьёрд так не считал.
— Только не думай, что я от тебя отстану, — предупредила Герхильда-младшего.
Нетушки, сдаваться точно не собираюсь. Тем более что, размышляя о странном поведении Снежка, я вспомнила, что уже где-то читала о подобном. Когда искала способ разорвать нашу с ним привязку. Ещё бы вспомнить, что именно в той книге говорилось о котячьей апатии и как она называлась. Книга, а не апатия.
Не желая больше бездельничать и бездействовать, решительно откинула одеяло. Сейчас же пойду знакомиться с библиотекой этого маленького уездного замка. Тем более что всё равно до послеобеденных сражений делать мне здесь нечего.
Это я так считала… Наивная, наивная, Аня. Больше часа ушло на одни только сборы и прихорашивания: оказывается, Её Лучезарность на второй день турнира должна была выглядеть ещё более эпатажно, хоть сомневаюсь, что такое вообще возможно. Следующий час пришлось убить на завтрак с фрейлинами и попытки от них отвязаться.
Нет, девчата, я так не играю. Если мне каждый день придётся изгаляться, чтобы с вами с утра до вечера не тусоваться, боюсь, я ещё до коронации уйду на пенсию. Покажу, так сказать, наглядный пример старейшинам.
С горем пополам отделавшись от жаждущих пообщаться со мной топ-моделей (судя по нездоровому блеску в глазах, тоже о Земле собрались пытать или, как вариант, выяснять, где это мы вчера пропадали с Герхильдом), я отправилась в библиотеку, по пути решив наведаться к Крейну. Отыскать покои больного труда не составило: здесь каждый, будь то слуга, стражник или придворный, стоило только поманить пальцем, бежал ко мне, спотыкаясь и падая, готовый выполнить любой каприз Её Лучезарности.
Нет, пожалуй, с пенсией до коронации я погорячилась. Но это не отменяет того факта, что надо что-то делать с фрейлинами! Вот почему за Скальде не бегает табун разряженных девиц? Впрочем, пусть лучше не бегает. Ему вполне хватает стаи советников, а у меня запасы нервных клеток, знаете ли, не бесконечны.
С другой стороны, может, и стоило прихватить с собой в библиотеку манекенщиц. Почитали бы о кьёрдах вместе. Хоть какая-то была бы польза от этих бездельниц.
Мысли о снежных фрейлинах и назойливых котах (вернее, наоборот) выветрились из головы, стоило переступить порог герцогской спальни и увидеть самого герцога, лежащего на широкой кровати. Даже в полумраке лицо его казалось необычайно бледным, осунувшимся, каким-то постаревшим. Сорочка на груди была распахнута, и сквозь тёмную поросль я различила непонятную вязь, наползающую на руки и шею. Вот только это была не татуировка, а яд, роковым узором отпечатавшийся под тонкой, точно пергаментной, кожей.
Не знаю, мог ли Блейтиан, погружённый магами в сон, меня услышать. Наверное, нет, но я всё равно старалась двигаться как можно тише. Встала в изножье кровати, обняла витую колонну балдахина, щекой прижавшись к тёплому дереву, и замерла, вслушиваясь в едва различимое, рваное дыхание мужчины.
Как же он всё-таки похож на Воронцова… Вздрогнула, вдруг задавшись вопросом, а что бы сейчас испытывала, если бы это был не Крейн, а Лёша.
— Его Светлость умирает, — раздался за спиной сухой, ничего не выражающий голос мага.
Я резко обернулась, с трудом подавив в себе желание перекреститься и торопливо прочитать какую-нибудь молитву, а может, выкрикнуть: «Сгинь, нечистый!».
— И, боюсь, нам так и не удастся с ним поговорить, — бесшумно, как будто подкрадываясь, приблизился ко мне старейшина. — Я каждое утро и каждый вечер сюда прихожу. Надеюсь. Жду.
— Вы только об этом переживаете? — усмехнулась тихонько. — Что не сможете его допросить?
