— Есть, — кивнул Сыркин, — их обоих
допрашивали. Зимин дважды разводился, так этого несчастного мучили в
прокуратуре три часа. Они почему-то считали его особенно неблагонадежным.
— Специалисты, — презрительно сказала Фирсова.
— А почему неблагонадежным? — заинтересовался
Дронго.
— Так ведь он два раза разводился, — повторил
Михаил Михайлович, — значит, не способен ужиться с женщинами. Ну а раз у
него такой характер, то он вполне мог… Во всяком случае, что-то подобное.
— Интересно, — засмеялся Дронго, — не знал,
что частые разводы могут повлиять на отношение к человеку правоохранительных
органов. Очень интересно. И последний вопрос: как вы считаете, маньяк-убийца
мог быть сотрудником вашего института?
— Не знаю. Не мне судить. Но думаю, что нет. Однозначно
ответить я не могу. Для этого у меня мало фактов.
— Спасибо, — Дронго поднялся, — извините, что
отняли у вас время.
— Ничего. Это было даже интересно, — сказала она.
Когда они вышли, Сыркин не удержался от оценки.
— Сильная женщина. А я, кажется, дал маху с этим
Зиминым. Она ведь тоже два раза замужем. Но у нее случилось такое несчастье.
— Во-первых, она не была разведена. А во-вторых, это
чистой воды идиотизм подозревать мужчину в женоненавистничестве только на
основании двух его разводов. Скорее наоборот, он истинный ценитель женских достоинств.
Ищет истину. Свой идеал.
— Это вы скажите Левитину, — пробормотал
Сыркин. — Видели бы вы, как он мучил бедного Зимина.
— Он сейчас в институте?
— В Новосибирске, в командировке. Вообще у нас сейчас
средств почти нет на командировки. Но, как только немного появилось денег, мы
сразу отправили его в Новосибирск, подальше от этого жуткого Левитина.
— Когда он должен вернуться?
— Через три дня. Если хотите, поговорите с ним.
— Если к тому времени в этом еще будет
необходимость, — загадочно произнес Дронго.
Они спустились по лестнице на второй этаж. Пройдя немного по
коридору, Сыркин открыл дверь. На этот раз он не стучал. В большой комнате,
выходившей окнами на другую от проходной сторону, сидело человек десять женщин,
работавших в белых халатах. Дронго заглянул внутрь. Типичная обстановка больших
и бедных научных коллективов конца девяностых.
— Раиса Асафовна, — окликнул одну из женщин Михаил
Михайлович.
Сидевшая за первым столом женщина подняла голову, взглянув
на него своими раскосыми, настороженными глазами.
— Здравствуйте, Михаил Михайлович, — проговорила
женщина. — Зачем я вам понадобилась?
— Не могли бы вы выйти в коридор, — попросил
Сыркин.
Женщина вышла вслед за ним. В конце коридора, у большого
бокового окна, их ждал Дронго. Это окно как бы разделяло две части здания
пополам и освещало весь коридор.
— Наш эксперт хочет задать вам несколько
вопросов, — кивнул на Дронго Михаил Михайлович.
— Да, пожалуйста, — как-то испуганно произнесла
женщина. Ее испуг заметил и Сыркин.
— Не волнуйтесь, — сказал он, — и не нужно
переживать. Мы все знаем, что вы не виноваты.
— Меня все время подозревают, — тихо произнесла
женщина.
— Почему? — спросил Дронго.
— Мы с ней поспорили в тот день, — объяснила
Сулахметова. — Она должна была принести нам данные технического отдела и
забыла вовремя это сделать. Без них мы не могли закончить работу. Поэтому я
позвонила и напомнила им об этих данных. Она прибежала сюда и устроила мне
скандал: мол, я специально наябедничала Зинко-ву. И все об этом знали.
— Ну, если за это убивать человека, то тогда в трудовых
коллективах у нас шли бы гладиаторские побоища, — пошутил Дронго, желая
ободрить женщину. — Никто вас не подозревает. Я только хотел задать вам
несколько вопросов. Вы были в тот вечер на территории института?
— Да, я немного задержалась из-за Хохловой. Но потом
она принесла все данные, и я быстро закончила работу.
— Когда закончили?
— Минут двадцать седьмого.
— Вы были одна?
— Да, я осталась одна.
— И потом вы ушли домой?
— Нет, — убитым голосом сообщила
Сулахметова, — потом я пошла в технический отдел. Хотела отдать им уже
систематизированные данные и поговорить с Аллой. Объяснить, что я ничего Против
нее не имела.
— Объяснили?
— Нет. В лаборатории ее не оказалось. Я спросила, где она,
и мне сказали, что в другой комнате. Но ее и там не было. Я подумала, что она
уже ушла, и направилась к проходной. Вот и все.
— Кто был в этот момент в лаборатории?
— Алексанян, Коренев, Шенько. Они были втроем.
— А Зинков?
— Его не было. Он вошел, когда я ужевыходила из
лаборатории.
— Кто вам сказал про Хохлову? С кем именно вы говорили?
— С Алексаняном. Он мне сказал, что Хохлова должна быть
в соседней комнате. Но ее там не было.
— Больше вы там никого не видели?
— Нет, никого.
— И ничего не слышали? Криков о помощи, например.
— Нет, не слышала. Я пошла к проходной, торопилась
домой. У в тот вечер был день рождения моей свекрови.
— Поэтому вы так нервничали и хотели поскорее получить
данные из техотдела? — понял Дронго.
— Да, я говорила об этом вашему следователю. Он даже
приезжал к нам домой, проверить паспорт моей свекрови и убедиться, что я его не
обманула.
«Узнаю дотошного Левитина», — подумал Дронго. —
Понятно, — сказал он, — извините, что мы вас отвлекли от работы. И
последний вопрос. Как бы вы могли охарактеризовать Хохлову? В нескольких
словах.
— Я? — растерялась женщина. — Я не знаю… Я не
знаю…
— Вы ведь с ней работали в одном институте, как я
понял, даже иногда общались.
— Она была хорошая женщина, — медленно и
мучительно подбирая слова, произнесла Раиса Асафовна, — только немного
необязательная, веселая…
— Это все, что вы можете сказать?
— Все. Я ее не так хорошо знала.
— Спасибо, — поблагодарил Дронго, — до
свидания.
Сулахметова как-то неопределенно кивнула и пошла в свою
комнату. Дронго и Михаил Михайлович вошли в кабину лифта, чтобы подняться на
четвертый этаж.
— Уже шестой час, — заметил Сыркин, посмотрев на
часы.
— Поздно, — согласился Дронго.
— Хотите еще с кем-то поговорить?
— Если можно, с Носовым и этим… кажется, Фортаковым из
отдела Фирсовой.
