Сегодня утром, разговаривая со мной, Михаил Федорович
Сваневский объяснил, что психические отклонения бывают в результате возможных
травм не только физического характера. Как мне удалось выяснить, несколько лет
назад Фирсова потеряла первого мужа в автомобильной аварии. И тогда она его не
просто потеряла, а пережила очень сильную психическую травму, даже попала в
больницу. Наверняка это сильно сказалось на ее характере. Когда женщина в ее
возрасте находит второго мужа, да еще такого, как Зинков, моложе нее на два
года, перспективного, талантливого ученого, ей подсознательно кажется, что
каждая молодая девушка хочет отнять подобное сокровище. Очевидно, отсюда у нее
начали развиваться разного рода психозы. А когда в техническом отделе у ее мужа
появилась молодая особа, то у нее начались срывы. Тем более что Зинков и его
молодая сотрудница явно не скрывали симпатий друг к другу.
Дело даже не в том, были они любовниками или нет. В любом
случае в воображении Фирсовой они были таковыми. И для нее это было настолько
страшно, что она решила бороться за свое счастье любым способом. Второй раз
терять мужа она не могла.
— Это я виноват, — горько сказал Архипов, — я
обязан был догадаться. Или заметить ее состояние.
— Никто не виноват, — возразил Дронго, —
скорее это судьба. В тот вечер она, очевидно, увидела, как ее соперница входит
в здание. Фирсова побежала в здание в страшном состоянии и, лишь нанеся
несколько ударов, обнаружила, что ошиблась. Во втором случае она действовала
наверняка. Казалось, что все было правильно рассчитано. У нее был странный
рассудок. Она была абсолютно логична в своем нелогичном поведении. И лишь
некоторые детали, предусмотреть которые она не могла, подвели ее.
— Какая страшная судьба, — пробормотал Сергей
Алексеевич. — Я даже не мог предположить. Что с ней теперь будет?
— Ее будут лечить, — печально сказал
Дронго, — долго лечить. Если врачам удастся, они докажут, что она
действовала оба раза в состоянии аффекта.
— Не получится, — вздохнул Климов, — она оба
раза готовила преступление, а это уже наличие умысла. Не получится, —
повторил он, — нам придется передать дело в суд.
— Она просто защищала свое счастье, — задумчиво
сказал Дронго, — может быть, страшными методами, чисто по-женски. Ей
казалось, что судьбе угодно второй раз над ней посмеяться. Неужели это так
непонятно?
— Вы нашли убийцу, — патетически сказал
Левитин, — я, признаться, не ожидал…
— Я нашел несчастную женщину, — возразил
Дронго, — несчастную женщину, которую я раздавил.
— Да, — вдруг громко произнесла Моисеева, —
вы ее раздавили. Вряд ли Георгий Ильич сможет относиться к ней так же, как
раньше. Вам следовало об этом подумать.
— Вы хотите сказать, что мне не следовало находить
убийцу?
— Нет, конечно. Но следовало найти какой-то способ, в
общем, иначе показать Фирсовой, что она разоблачена. Вы сыграли на ее шоковом
состоянии. Я вас понимаю, Дронго, это был азарт охотника. Но психику женщины вы
раздавили полностью. И заставили ее признаться в присутствии человека, которого
она любила больше всего на свете. Ни одно наказание не будет для нее страшнее
того, что вы здесь устроили. Ни одно, — Моисеева торопливо достала
сигареты и вдруг, чисто по-женски всхлипнув, поднялась и выбежала из кабинета.
— Женская истерика, — недовольно заметил Левитин.
— Нет, — возразил Дронго, — она права. Мне
иногда кажется, что я работаю ассенизатором человеческих душ. Это так тяжело —
каждый раз становиться неумолимым судьей для другой души. Иногда даже понимая
мотивы преступления. Это мой крест, Левитин, и я буду нести его всю свою жизнь.
Он тяжело поднялся и пошел к выходу.
— Подождите, — позвал его Сергей Алексеевич, и,
когда Дронго обернулся, он тихо произнес: — Извините меня, что я вас втравил в
эту печальную историю.
— Это вы меня простите, — сказал Дронго. — Я
даже не думал, что когда-нибудь буду жалеть убийцу не меньше, чем его жертвы.
До свидания.
Он вышел в приемную. Там находились секретарь Архипова и
профессор Моисеева. Увидев Дронго, обе женщины, не сговариваясь, отвернулись,
словно считая его лично виноватым в случившейся трагедии. Дронго понимающе
усмехнулся и пошел к лифту. Его никто не провожал. Он шел по двору, чувствуя на
себе взгляды. Шел, как всегда, один, с чувством пустоты в душе. В проходной он
сдал свой пропуск, уже зная, что никогда больше не появится в этом институте.
