– Вы не могли развестись, потому что Зинаида Петровна знала слишком много про ваш с Красильниковым бизнес. Только поэтому вы не бросили все и не ушли к несчастной Кларе, которая мечтает об этом и знает, что этого не будет никогда, – сказала Вера.
– Что ты молчишь? – крикнула Зинаида Петровна мужу и, не получив ответа, посмотрела на дочь, потом на Кристину Красильникову. – А вы обе – быстро отсюда! Валя, ты не забывай, что завтра утром тебе в аэропорт ехать. Нам еще собираться надо.
Но обе девушки продолжали сидеть.
– Тогда уйду я, – заявила Колобова. – Мне надоело выслушивать оскорбления. Голова разболелась от всего этого бреда, а завтра… Вообще-то этой ночью надо из дома выбираться.
Она не спеша прошла через зал и, оказавшись у выхода в вестибюль, обернулась.
– Надеюсь, мне препятствовать никто не станет?
– Станет, – ответил Евдокимов. – Я дал команду никого отсюда не выпускать.
– Пусть только попробуют меня не выпустить!
Зинаида Петровна скрылась в вестибюле.
В зале стояла тишина. И вскоре из вестибюля донеслось:
– Какое ты имеешь право? Да ты знаешь, с кем связался, мразь? Я твоего начальника завтра же уволю, а тебя размажу! Получай же, гад! Ваня! Иван Захарович, сюда! Скорее! Меня тут… Мне руки скрутили! Ой! Больно! Помогите хоть кто-нибудь!
Колобов вскочил и поспешил на голос жены. В дверях вестибюля появился оперативник в штатском, который обратился к Евдокимову:
– Товарищ полковник, мы там никому руки не крутим. Женщина запертую дверь ногами лупит и орет, что мы ее там…
Появился и второй оперативник, который развел руки в стороны, словно пытаясь доказать, что он ими ничего не делает.
– Ой! – летело из вестибюля. – Что вы со мной делаете? Убивают! Иван Захарович, ты где, сволочь? Меня на землю повалили! Что вы хотите сделать? Ой!
Колобов выглянул в вестибюль.
– Она пытается дверь сломать, – сказал ему один из оперативников.
– Пусть ломает, – спокойно ответил вице-губернатор. – Это ее заведение.
Он вернулся к столу и обратился к Евдокимову:
– Я вам больше не нужен?
– Нет, – ответил тот.
– Тогда я выйду через служебный вход. Так что желаю всем веселиться дальше.
– Помоги-ите! – неслось из вестибюля. – Тут женщину мучают! Сухотин! Ви-итя! Хоть ты помоги! Ой, они мой жемчуг рассыпали…
Виктор Константинович, который, казалось, ни на что не реагировал, очнулся:
– Я, пожалуй, тоже пойду.
Он поднялся, бросил взгляд в сторону вестибюля, откуда неслось: «Сухотин, сволочь, ты где?!» – и поспешил в сторону подсобных помещений вслед за вице-губернатором.
– Гражданин Сухотин, – крикнул ему вслед Евдокимов, – а вы там не пройдете. Служебный выход для вас перекрыт. Для вас теперь вообще нет выхода. Присаживайтесь и рассказывайте. Мы зачтем это как явку с повинной. К тому же мы еще не выяснили, кто убил бывшего вашего работника Атрошкина. А ведь он вам звонил дважды незадолго до своей смерти. Как это могло быть, если, по вашему утверждению, вы даже не помните его?
Иван Васильевич обвел взглядом сидящих за столом и сказал:
– А остальные, кроме Сухотина, свободны!
Все стали подниматься. Крики в вестибюле прекратились.
Красильниковы удалились, ни с кем не прощаясь. Режиссер Летягин долго жал руку капитану Тарутину, потом поклонился Вере Бережной, а Ане поцеловал руку и тут же поспешил исчезнуть.
Валечка осталась за столом.
– Не знаю, куда мне теперь идти, – призналась она.
– Домой, – посоветовала Аня. – Отец наверняка ждет.
– Да он про меня забыл, наверное. Ушел, даже не посмотрев в мою сторону. Сейчас он к своей ненаглядной Кларочке летит. Мама про них все знала, конечно, а я догадывалась. Что мне теперь одной в пустом доме делать?
– Тебе же утром лететь в Гонконг, – напомнила Аня.
Валя покачала головой.
– Не полечу я одна, хотя не хотела лететь с мамой. Но теперь, если я ее оставлю, кем я буду? Сейчас от нее все отвернутся: ей будет плохо. Как ты думаешь, зачем она Мирослава застрелила?
– Не знаю. Думаю, что посчитала, что помогает друзьям. Решила, что ей все можно!
– Да какие они друзья! Мама с Оксаной друг дружку терпеть не могли. Только притворялись подругами. Как и я Кристину не выношу, но я хоть не притворяюсь. Маму тоже жалко. Может, у нее и было что-то с Мирославом – не знаю, но он мне однажды намекнул, что с нее может любую сумму получить. Я ему тогда по роже влепила. Только слабо, потому что сильно бить не умею. А он только заржал.
– Ты – хорошая, – обняла ее Аня.
В зале снова появились двое оперативников, подошли к Евдокимову.
– Ну, мы гражданку Колобову вежливо в свой транспорт посадили, – сказал один. – Везти ее или подождать?
– Подождите, сейчас еще этого прихватите.
Полковник показал на Сухотина.
– Ну, и что вы мне предъявите? – спросил он, не собираясь подниматься со стула.
– Организацию убийства трех человек и еще убийство Атрошкина.
– Не докажете! – потряс головой Виктор Константинович. – Не докажете. Так что признаваться ни в чем я не собираюсь.
Валечка Колобова поднялась:
– Пойду с мамой попрощаюсь. А то ей там плохо одной. Подумает, что и я ее предала.
Она поцеловала Аню на прощание и убежала. Казалось, только теперь Сухотин обратил внимание на свою сотрудницу:
– Анна Михайловна, у меня большая просьба к вам! Предлагаю вам контракт на любую сумму. Выпустите следующий номер, потом еще один номер с рассказом о том, что здесь произошло. Я надолго там не задержусь. Улик против меня никаких, а гонорар ваш будет таким, что…
– Спасибо, – ответил за Аню Николай Тарутин. – Анна Михайловна весьма состоятельная женщина. Даже очень состоятельная. Богатая, скажем прямо. Ей не нужны ваши гонорары. А вот вам как раз потребуются немалые средства на адвокатов. Хотя вряд ли они вам помогут.
– Пакуйте этого! – приказал Евдокимов, кивнув на Сухотина.
Глава двадцать пятая
Аня с Николаем вышли из ресторанчика. Равнодушные фонари сбрасывали холодный стронциевый свет, сквозь который на небе зеленели бледные сентябрьские созвездия. Николай вздохнул глубоко, резко выдохнул и произнес:
– Какое счастье – свежий воздух! – Потом он закинул голову к небу и восхитился: – Звезды, звезды.
Он обнял Аню и шепнул:
– А главное – ты рядом.
Она поцеловала его и спросила:
