В том грустном растроганном состоянии, в которое меня погрузило ночное свидание с Мельхиоровым, я не сумел ответить отказом, хотя абсолютно не понимал, чем я сумею быть им полезным. Однако в последующие дни я добросовестнейше расспрашивал знакомых и малознакомых людей, нет ли какого-либо охотника облагородить свое богатство.
Прошло две недели, и ранним утром один мой клиент, гибкий блондин, похожий просто до неприличия на композитора Раймонда Паулса, поднял меня телефонным звонком. Гордясь собою, он объявил: «Вы знаете, дело может проклюнуться. Вас примет генеральный директор могучей фирмы „Русский кристалл“. Он ждет вас сегодня в десять тридцать». Я спросил: «А как его величать?» Последовал очень странный ответ: «Он сказал мне, что хочет вам сам представиться. Вы назоветесь его референту, ассистенту, секретарю – забыл, как он ее именует – и скажете, что генеральный вас ждет».
Любопытно. Однако не было времени наводить необходимые справки. Надо было принять душ и побриться, выпить утренний кофе, заправить машину. В назначенный срок я был на месте.
Фирма «Русский кристалл» помещалась на первом и цокольном этажах старого здания на Палихе. Дирекция, видимо, не поскупилась, фасад вызывающе подтверждал успех, процветание и надежность. Все было блестящим, чистеньким, новеньким, как только что выпущенная монетка. И девушка за столом под стать – такая же свежая, отполированная. Меня она встретила полуулыбкой, являвшей своеобразную смесь приветливости и высокомерия. Я представился и был извещен, что генеральный меня ожидает. Я распахнул дубовую дверь – сначала в тамбур, потом – в кабинет.
Еще я не сделал и двух шагов, а ноздри мои затрепетали, почувствовали знакомый запах. Не то это шипр, не то с ним сходный неведомый мне дезодорант. Бесшумно ступая по чудо-ковру скользящей гуттаперчевой поступью, навстречу мне шагал Бесфамильный. Он сжал мою руку двумя своими, внимательно меня оглядел промытыми чистыми глазами и произнес своим утренним голосом:
– Хотелось сделать вам этот сюрприз. Просил не называть меня загодя. Можно меня еще узнать?
– Не сомневайтесь, – сказал я щедро.
На самом деле он был не тот. И полысел, и сильно раздался. Но выбрит, как всегда, идеально.
– Вы тоже почти не изменились, – сказал он, ощупывая меня взглядом.
«Врешь, парень», – подумал я про себя, но спорить не стал:
– Приятно слышать.
– Очень забавное совпадение, – сказал доверительно Бесфамильный, – я сам собирался к вам обратиться.
Мы сели за столик, стоявший в углу.
– Хотите кофе?
– Не откажусь.
Отполированная девица внесла две чашечки и конфеты. После чего удалилась. Директор достал коньяк и рюмки. Хозяйски наполнив их, он сказал:
– Хоть я и знаю, что вы не пьете (все знает, помнит – крепкий работник), и все же – со встречей. Я очень рад.
– Взаимно, – сказал я. – Так я вам занадобился?
– И даже очень, – вздохнул Бесфамильный. – Я ведь наслышан о ваших успехах. Видите ли, я ушел от супруги. Я начинаю новую жизнь.
– Стало быть, вас можно поздравить?
– С одной стороны, – сказал Бесфамильный. – Но вот с другой – взбеленилась жена. Не может расстаться цивилизованно. Такие имущественные претензии… я даже несколько ошарашен. Просто не узнаю человека. А очень возможно, что и не знал.
– Сочувствую, – сказал я лояльно. – У нашего брата-идеалиста случаются такие промашки.
Он посмотрел на меня с благодарностью. Снова вздохнул и развел руками.
– Я уж объяснял моей новой – она шокирована ситуацией, – что люди, к несчастью, несовершенны. В теории нам это известно, однако же когда с этим сталкиваешься… В общем, она мне и посоветовала к вам обратиться – она вас знает. Очень тепло о вас отзывается.
Я напружинился, как пограничник.
– Вот как? И я ее тоже знаю?
– Да, вы однажды ее консультировали. Она – журналистка. Зоя Веская.
Ах! Консультировал. И не однажды. Господи, велик твой зверинец. Но вместе с тем достаточно узок. Я жизнерадостно улыбнулся:
– Было дело. Она тогда занималась как раз имущественными отношениями.
– Что-то такое. Ваши познания произвели на нее впечатление.
– Моя профессия. Но мне это лестно. Доброе слово и кошке приятно.
Я выразил Валентину Матвеевичу («Вы помните мое имя-отчество?» Еще бы!) искреннее сочувствие по поводу его затруднений. Досадно, что эти медовые дни отравлены денежными расчетами. Новое время не лучшим образом отразилось на нравах и на характерах. Я посулил ему свою помощь. После этого мы перешли к сути дела, из-за которого я явился.
Я рассказал о журнальном проекте, о благородной цели издания и, наконец, о его учредителях. Тут была кульминация диалога. Некогда Випер и Богушевич, и не подозревая об этом, меня познакомили с Бесфамильным. И вот они вновь нас соединили. Естественно, я не упомянул об этом забавном витке сюжета, но я ни минуты не сомневался, что профессиональная память не подведет моего собеседника. И в самом деле, по легкой улыбке, по цепкому взгляду я сразу понял, что он и вспомнил, и сопоставил, и сразу же оценил ситуацию. Он посмотрел на меня с интересом. Потом задумчиво произнес:
– Я думаю, что лучше меня никто не оценит важности замысла. Ваши друзья безусловно правы. Чтобы переломить обстановку, лучше всего начать с колоний. Все мы побывали в марксистах, знаем, что в основе всего – экономические причины. Но это, так сказать, базисный фон, а есть повседневная конкретика. Именно закрытая зона воспитывает и поставляет преступников. Стало быть, надо ее реформировать.
Я выразил чувство живейшей радости и от того, что он смотрит в корень, и от того, как он формулирует – ясно, скупо, предельно четко. Конечно, и Випер, и Богушевич разделят такое мое впечатление. Особенно ценна его потребность участвовать в гуманистической акции.
Эти слова Бесфамильный принял с признательностью, со скромным достоинством. Пожалуй, он несколько даже расслабился. Тень благородной меланхолии возникла на одутловатом лице. С интонацией, согретой интимностью, он признался, что хоть роптать ему грех – работа в коммерческой структуре дала ему новые возможности, бесспорно, не сравнимые с прежними, – но так он воспитан: дела страны всегда для него на первом месте. Такому человеку, как он, мучительно день за днем наблюдать вялость разжатого кулака. Иной раз проходишь по милой Лубянке, болезненно сжимается сердце. Вспомнишь – вздохнешь: хлеб ели не даром. Какие подвижники тут пахали! Титаны, нынешним не чета. А главное – кристальные люди. Утопия требовала романтиков.
– Да, штучный товар, – сказал я с чувством. – Это уж точно – русский кристалл.
Но Бесфамильный не улыбнулся и при названии собственной фирмы. Попав в лирическую струю, он явно не хотел с ней расстаться.
– Помните Афиногена Мокеича? – вздохнул он. – Исполин. Илья Муромец.
