Черные бонпо сохранили преданность первозданному шаманизму — вере своих предков. Между тем среди них можно встретить интересных мыслителей, воззрения которых схожи со взглядами древнейших китайских мистиков.
Мой гость был белым бонпо. Он был одет как лама, но на голове у него красовался необычный убор с бахромой, закрывавшей глаза.
Тибетские йогины, упражняющиеся в «созерцании солнца», на которое они пристально смотрят часами, укрываются от его лучей под козырьком из медвежьей шерсти. Очевидно, для того же предназначалась бахрома на шляпе бонпо. Но почему он прятал глаза не в часы своих мистических занятий? Я ехидно подумала, что шляпа с бахромой должна была свидетельствовать о том, что ее обладатель — йогин — созерцатель солнца, то бишь человек, превосходящий заурядных служителей культа, и, стало быть, приносить ему доход в виде денег или продуктов. Возможно, я ошибалась: немало людей любят ходить в нелепых нарядах, лишь бы выделяться из толпы.
По своему обыкновению, я стала расспрашивать гостя. В числе прочего он заявил:
— Все ныне живущие существа, включая людей, произошли из земли. Они не появились оттуда в том виде, в каком предстают перед нами сегодня. Дело было так: бесконечно малые частицы отделились от земли и постепенно, в результате необычайно быстрого движения, соединились различными способами и образовали все современные растения и всех животных. Но процесс этот был столь долгим, что наш разум не в силах это постичь.
— А земля, — спросила я, — каково ее происхождение?
Бонпо ответил: «Земля, в свою очередь, была создана благодаря слиянию бесконечно малых, стремительно вращавшихся частиц, но это произошло раньше, намного раньше появления живых существ, и период образования земли был гораздо более долгим».
Зная, что тибетские ученые не признают существование мертвой материи, я рискнула задать еще один вопрос:
— Вы говорите «появление живых существ». Значит, вы полагаете, что первородные частицы не были «живыми»?
— Разумеется, они были живыми, — ответил бонпо. — Все сущее обладает жизнью. Смерти и мертвых вещей либо тех, которые никогда не были живыми, не существует, но вам, иностранцам, этого не понять.
Как правило, восточные люди весьма невысокого мнения о нашем уме.
То, о чем поведал мне бонпо, было кратким искаженным пересказом учения об атомах, зародившегося в Индии в V веке до н. э. и оттуда распространившегося в Тибет, где оно, очевидно, пересеклось с другой теорией об атомах, возникшей в Центральной или Северной Азии, вероятно, в Китае. Мой гость смешал эту теорию со старинными верованиями бонпо.
Как-то раз я услышала на дороге страшный шум. Некто дудел в кайлит — дудку, сделанную из человеческой бедренной кости, — и бил в небольшой ручной барабан, используемый некоторыми аскетами тантристских сект, которые ходят по кладбищам. Ритм барабана и трубных звуков явно указывал на то, что музыкант, услаждавший наш слух, был мнимым налджорпа. Я говорю «мнимым», ибо истинные налджорпа не играют на своих инструментах на больших дорогах, а лишь в очень уединенных местах и только по ночам.
Я вышла, чтобы поговорить с незнакомцем.
Недолго думая он заявил, что его прислал сюда лака-лама, влиятельный сановник, настоятель монастыря, расположенного возле Батанга, на северо-западной окраине Сикана. Он утверждал, что этот лама поручил ему передать свои распоряжения, замечания и пророчества жителям Кама. Поэтому он, посланец ламы, странствовал по округе то в одном, то в другом обличье, в зависимости от очередной задачи, которую перед ним ставили.
— Видите ли, — сказал он, — я бесстрашный подвижник, способный вызывать самых могущественных демонов и заставить их повиноваться своей воле. Но, приехав сюда два года назад, я предстал перед людьми под видом начальника в роскошном светском наряде, в сопровождении слуг, мы восседали на прекрасных скакунах. Все эти персонажи иллюзорны. Они сотворены магическим искусством ламы вкупе с моей силой. Я мог бы исчезнуть прямо сейчас, и на этом месте вы бы увидели другого человека: китайского генерала, нищего в лохмотьях или любого другого по моему желанию. Эти маски — всего лишь фантасмагория.
Я знавала нескольких анахоретов, которые могли сотворять призрачные формы или создавать впечатление, что вы их видите и даже осязаете. Я наблюдала, как такие фантомы исчезали, пока я с ними беседовала, и на их месте внезапно появлялся другой человек. Говорят, некоторые чародеи готовы в любой момент продемонстрировать несколько своих абсолютно одинаковых двойников, существующих одновременно и совершающих различные действия. Но я повторяю еще раз: люди, способные на такие подвиги, не разгуливают с барабаном по дорогам и не хвастаются своим даром. Я ни капельки не верила в сверхъестественные способности мнимого йогина.
— О! — воскликнула я. — Я была бы в восторге, если бы вы прямо сейчас превратились в роскошно одетого правителя, восседающего на прекрасной лошади, со свитой, в том самом виде, в каком вы явились сюда два года назад.
— Я мог бы это сделать, — невозмутимо ответил наглый бродяга, — но это не входит в задачи моей нынешней миссии. Поэтому мне следует воздержаться.
Естественно, я ждала примерно такого ответа, но тем не менее предложила шарлатану зайти ко мне во двор, чтобы подкрепиться. Он не заставил себя упрашивать — тибетцы никогда не отказываются от еды.
Помимо кости-дудочки, небольшого барабана и длинной палки, с которой свешивались разноцветные шелковые лоскуты, стеклянные бусинки, ракушки и маленькие зеркала, так называемый подвижник носил с собой человеческий череп — еще один отличительный знак налджорпа тантристских сект. Однако, в то время как истинные йогины этого толка используют украшенный накладным серебром череп как чашу только в ходе некоторых ритуалов, шарлатаны, подражающие аскетам, бахвалятся, что едят и пьют исключительно из этих зловещих сосудов (у таких голодранцев на них нет никакого серебра).
Зная об этой особенности, я не стала ставить перед гостем тарелки; обратив внимание на то, что его череп-чаша покрыта каким-то непонятным зловонным жиром, я предложила ему вымыть сосуд, перед тем как использовать.
Услышав это, бродяга рассердился и возмущенно заявил, что все, что соприкасается с черепом, тотчас же очищается. Я не стала настаивать, и моя служанка положила на вонючий осадок остатки нашего последнего обеда.
Гость поразительно быстро проглотил содержимое грязного черепа, который снова наполнили, и он опустошил его еще несколько раз. В наших кастрюлях уже ничего не осталось, но служанка не растерялась. Она не успела помыть посуду. Девушка моментально обдала кипятком кастрюли, блюда и тарелки, слила воду, а затем бросила в мутную жижу горсть цампы. Ненасытный «йогин» расправился и с этим «бульоном». Наконец, ему подали тибетский чай, заправленный маслом.
Уплетая за обе щеки, добрый малый в то же время трещал без умолку. Этот Диоген из Кама оказался суровым и язвительным обличителем местных лам, обхаживающих влиятельных китайцев в надежде получить от них титулы и финансовую помощь. Он издевался над тем, как они вытягивают деньги из верующих по случаю всяких религиозных церемоний. Если обряды, утверждал он, действительно могут принести пользу живым или мертвым, то священники должны совершать их бескорыстно, из сострадания к ближнему; если же они делают это ради денег, стало быть, бедняки лишаются участия в них, а какой-нибудь богатый грешник благодаря своим капиталам или состоятельной родне сумеет устроиться на том свете лучше более достойного человека, которому нечем оплатить услуги ламы. «Стыд и позор монахам-дельцам!» — заключил он.
