Прошло семь лет после моей неудачной попытки духовного освоения Сибири, и вот наконец мне предстояло увидеть Байкал, о котором я столько мечтала, но мне не суждено было задержаться на его берегах.
В течение всего дня, в то время как за окном тянулись скучные, невыразительные картины, мой ум, поглощенный давними и свежими воспоминаниями, пытался постичь суть истинного современного положения в России через двадцать лет после великого потрясения, повлекшего за собой образование СССР, а также терялся в догадках относительно будущего. Уже стемнело, но я не обращала на это внимания и очнулась от забытья, лишь когда поезд сделал остановку у польской границы. Последовали те же формальности: предъявление паспорта и таможенной декларации. Служащие, производившие проверку, смотрели со странным видом, отчасти с жалостью, на пассажиров, собиравшихся ехать дальше, как на безумцев, направлявшихся к реке Ахерон
, где их ждала печальная участь. Впрочем, вполне возможно, необычное выражение на их лицах свидетельствовало лишь об усталости и борьбе со сном в сей поздний час.
Когда мы отправились дальше, в вагонах оставалось совсем мало пассажиров, и все полицейские, сопровождавшие поезд, очевидно, сошли на приграничной станции. Почти пустой поезд, двигавшийся в полной темноте среди заснеженных равнин, обрел свой первоначальный призрачный облик: над моей поездкой снова сгущались грозовые тучи.
Мы подъехали к советской границе. Я слышала, что это место можно узнать по транспаранту с отныне традиционной фразой: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» — и снова задумалась.
Поезд замедлял ход. Испытывая волнение, я прильнула лбом к стеклу, чтобы в первый раз взглянуть на Страну Советов. Освещенные вагоны бросали вокруг тусклые блики. Я увидела солдата в длинной шинели, с винтовкой с примкнутым штыком в руке, неподвижно застывшего на снегу.
Глава II
Из Москвы в Пекин через зимнюю Сибирь. — Наблюдения и впечатления
Кому была адресована немая угроза этого часового, стоявшего в одиночестве на своем посту в темноте, среди сугробов, на пороге Страны Советов? Непрошеным гостям, которые попытались бы сюда проникнуть, или же тем, кто захотел бы отсюда сбежать? Наверное, и тем и другим.
Я не успела углубиться в раздумья, на которые навело меня это мимолетное видение. Поезд остановился, носильщики хватали вещи и шагали вслед за пассажирами по открытой платформе, в конце которой на фоне темноты вырисовывались высокие силуэты неподвижных солдат в длинных шинелях, с винтовками наперевес, преграждавших людям путь.
Было десять часов вечера, и на улице стоял сильный мороз. Группа прибывших людей устремилась в зал, где таможенники приступили к традиционному досмотру. Этот очень красивый и просторный зал, был залит светом электрических ламп, озарявших висевшие на стенах плакаты с боевым советским лозунгом, написанным золочеными буквами и переведенным на разные языки: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»
Приезжающие обязаны указать в декларации не только сумму наличных денег, но и свои украшения, фотоаппараты, музыкальные инструменты и т. д. Каждый из них должен заполнить выдаваемый для этого бланк. В случае отсутствия такого документа с соответствующей печатью люди были бы не в силах доказать, что ввезли в Россию ценности, и, стало быть, не смогли бы вывезти их за границу на другом конце советской территории.
Меня предупредили, что книги и рукописи скорее всего дадут повод к длительной проверке, и я не стала брать их с собой. Тяжелые вещи я отправила морем. Полагаю, что другие туристы поступили таким же образом, так как на скамейках виднелись лишь чемоданы и небольшие тюки, ожидавшие таможенного контроля.
Таможенники оказались снисходительными и немедленно оповестили нас о том, что можно избежать досмотра тех вещей, которые не предполагается открывать во время пути. Для этого достаточно запечатать их и предъявить нетронутые пломбы при выезде, на пограничном пункте в Маньчжурии. Это было очень выгодное предложение, и я поспешила запечатать самые громоздкие из чемоданов.
Затем я показала свои украшения даме, которая должна была проверить то, что записано в моей декларации. Я могла бы избежать этой процедуры, убрав драгоценности в запечатанные чемоданы, но, когда я заполняла бланк, мне еще было неизвестно, что это позволено.
И вот, к моему удивлению, чиновница сосредоточивает внимание на тибетском перстне, усыпанном небольшими рубинами. Она, недолго думая, хватает меня за палец, чтобы поближе рассмотреть кольцо.
— Это бриллианты? — спрашивает женщина.
Раз она так обозналась, значит, она никогда не видела бриллиантов?
— Это рубины, — отвечаю я.
Таможенница молчит.
Вскоре ее ждет еще один сюрприз. Я везу с собой ожерелье наподобие тех, что носят непальские женщины. Оно состоит из множества старинных золотых монет, нанизанных на цепочку. Разумеется, это варварское украшение хранится в числе других диковинок среди моих вещей, и я не собираюсь его носить. Тем не менее, будучи не в силах предугадать, что может вообразить в наше безумное время какой-нибудь ненормальный таможенник, если он обнаружит это «сокровище» в одной из моих сумок, я перед отъездом надела тяжелое ожерелье на шею и, чтобы оно крепко держалось, предусмотрительно прикрепила его к одежде несколькими толстыми булавками. Итак, я расстегиваю пальто с воротником и показываю колье чиновнице — изящной женщине лет тридцати с приятными манерами. От потрясения она лишается дара речи и молча смотрит на украшение.
— Снимите его, — требует она, придя в себя через несколько мгновений.
— Я не могу, оно крепко приколото.
Дабы подтвердить искренность своих слов, я дергаю за цепочку, к которой подвешены монеты.
Чиновница не настаивает.
— Это золото? — осведомляется она, и в ее голосе слышатся нотки восхищения.
— Да.
Я застегиваю пальто. Процедура окончена, таможенница и ее сослуживец, державшийся в стороне в течение всего досмотра, удаляются.
Какие безумные фантазии возникли у этой скромной служащей при виде драгоценного металла, слишком явно выставленного напоказ? Что она обо мне вообразила? Возможно, приняла меня за очень богатую женщину. Как жестоко она заблуждается! Но, какое бы представление ни сложилось обо мне у чиновницы, очевидно, это не вызвало у нее неприязни. Я прочла в ее взгляде лишь изумление, восторг и, быть может, чуточку зависти.
В нескольких шагах от нас один служащий занимается странным делом. Перед ним стоит небольшая корзина, и он с брезгливым и в то же время насмешливым видом взирает на какого-то человека, вероятно, ее владельца. Советский гражданин методично извлекает из корзины предметы и, подержав их в руках, кладет на скамью. Он сосредоточен и молчалив; что же еще ему остается? Я подхожу ближе. Мужчина достает из корзины лимоны, красивые большие лимоны золотистого цвета, очевидно, зрелые и сочные плоды; из них получатся превосходные прохладительные напитки, и купивший их пассажир поступил разумно. Что же делают с этими лимонами? Если бы их просто считали, все шло бы быстрее.
