Между тем в мою комнату вошел человек в военной форме. Он попросил у меня визитную карточку, поинтересовался, сколько мне лет, и собрался вручить мне анкету на китайском языке. Я ответила, что не умею читать по-китайски. Тогда он вызвался перевести мне вопросы, напечатанные на бланке, и записать мои ответы. Обычно я не соглашаюсь на подобные процедуры. Вероятно, я слишком подозрительна, но мне пришлось взять за правило ставить подпись лишь под текстами, смысл которых я полностью понимала. Некоторые мои знакомые жестоко поплатились за то, что пренебрегли этой разумной мерой предосторожности.
Очевидно, полицейский был сильно раздосадован моим недоверием. Имя господина Цзя и письмо, адресованное командиру местного военного гарнизона, которое я показала, не произвели на него никакого впечатления. Несмотря на это, он все же удалился.
Вслед за полицейским явился командир гарнизона, которому я собиралась вручить письмо, переданное мне его начальником из Тайюаня. Этот человек пришел лишь для того, чтобы поприветствовать меня и предложить помощь. Я не знаю, что за услуги он мог бы мне оказать, — его авторитет был явно невелик.
Я рассказала военному о визите полицейского и попросила его передать в соответствующую инстанцию, что я знакома с господином Цзя, рекомендовавшим меня Великому ламе Утайшаня, куда я направлялась.
Офицер заверил меня, что все уладит.
Однако, когда стемнело, полицейский пришел снова с длинным перечнем вопросов. Завидев его во дворе гостиницы, Ионгден сказал, что я уже легла и никого не принимаю. Полицейский не стал настаивать.
На следующий день, когда я заканчивала свой незамысловатый утренний туалет, тот же субъект явился снова, на сей раз вместе с начальником полиции. Последний, согласно китайским правилам хорошего тона, дал о себе знать, прислав мне визитную карточку. Начальник полиции держался вежливо, но сухо. Он заявил, что анкету следует заполнить. Я вновь сослалась на то, что не читаю по-китайски. Начальник отвечал, что это не имеет значения и что его подчиненный может записать мои ответы.
Неужели офицер, приходивший ко мне накануне, не объяснил ему, в чем дело?.. Махнув рукой, посетитель оборвал меня на полуслове и сообщил следующее.
Будучи в Тайюане, я не нанесла визит начальнику полиции провинции, зато встречалась: во-первых, с советником наместника господином Панем, во-вторых, с мэром города господином Чжао и, в-третьих, с уполномоченным по поддержанию порядка в Шаньси господином Цзя; вышеупомянутый начальник полиции, о существовании которого я не подозревала, в отместку приказал по телеграфу своему подчиненному в Утайшане встретиться со мной по прибытии и провести форменный допрос.
Когда я снова начала недоумевать, почему моих связей в столице провинции Тайюань, где меня прекрасно знали, и рекомендательного письма высокопоставленного чиновника оказалось недостаточно, немедленно последовал типичный ответ, в точности характеризующий тогдашнюю политическую обстановку в Китае:
— Тайюань — это Тайюань, а здесь мы в Утайшане.
Иными словами, на расстоянии в несколько километров приказ большого начальника терял всякий смысл, так как в каждом административном центре, в каждом селении имелся царек, дороживший своей властью и независимостью, подлинный хозяин смехотворно ничтожных владений, на рубеже которых он сталкивался с самодурством другого, такого же мелкого тирана.
Должным образом продемонстрировав мне самостоятельность полиции Утайшаня, добрый малый откланялся и оставил меня со своим безропотным подчиненным, который, как я поняла по его лицу, предпочел бы находиться не в моем обществе, а где-нибудь еще.
— Как ваше имя? — начал полицейский.
— Оно написано на моей визитной карточке.
В самом деле, китайские иероглифы, подобранные одним моим приятелем-эрудитом, якобы воспроизводят мое имя. Но, как мне объяснили, китайские имена обычно передаются двумя-тремя знаками, соответствующими такому же количеству слогов. Я позабыла о соображениях по этому поводу, высказанных мне примерно в 1918 году, во время составления текста визитной карточки. Я уже не помню, по какой причине две части моей фамилии поменяли местами и почему слово «Неэль» превратилось в «Нило». Так или иначе, поскольку в Нило два слога, в запасе остался только один слог. Поэтому слово «Давид» разделили надвое: слог «Да» превратился в «Та», в результате чего теперь меня величают Нилота.
У всех иностранцев, живущих в Китае, более или менее странные имена. Один мой знакомый миссионер стал жертвой китайской орфографии, к вящему удовольствию тех, кого он называет «язычниками». Китайские иероглифы были выбраны неудачно, и его нынешняя фамилия Го, написанная и произнесенная определенным образом, означает «собака»
. Естественно, бедный иностранец пользуется другими знаками для написания своего имени и всячески старается произносить его по-другому, что придает слову иное значение, но большинство простых людей в округе с наслаждением зовут его господин Пёс или еще более грубо: «кобель».
Китайцы, принадлежащие к высшему обществу, всегда предпочитали называть иностранцев их подлинными именами.
И вот, переписав из карточки мое имя и выяснив, что меня зовут госпожа Нилота и я — француженка, полицейский, разумеется, осведомился о моем возрасте. Очевидно, цифра «девяносто», названная мной днем раньше, показалась ламе чересчур смелой, но, желая растянуть шутку, он поспешил заявить:
— Семьдесят девять лет.
Бедный полицейский слишком спешил закончить допрос и не успел удивиться или что-либо сказать в ответ.
Он продолжал:
— Вы едете в Утайшань?
С какой целью?
И тут Ионгден встал на колени и начал молча изображать поклоны.
— Вы едете на гору для поклонения?
Выражение «поклонение на горе» напомнило мне язык пророков, увещевавших евреев, которые отказывались поклоняться Иегове и воздвигали на вершинах («высоких местах») алтари в честь других богов.
Мой сын снова принялся жестикулировать, и я неторопливо повторяла его движения.
Комичная сцена продолжалась в том же духе.
Закончив писать, полицейский попросил меня поставить внизу свою подпись.
— Ни за что, — отвечала я, — я не знаю, что напечатано на этой бумаге и вдобавок не могу прочесть, что вы написали.
— Я записал то, что вы говорили.
— Возможно, это не так. Мы, этот господин (я указала на Ионгдена) и я, очень плохо говорим по-китайски, вы могли нас неправильно понять.
Я упорно стояла на своем, и бедному китайцу пришлось уйти без моей подписи. Наверное, он поспешил доложить о нашей беседе своему начальнику; я поторопилась уехать, чтобы полицейский не застал меня в гостинице, вздумай он туда вернуться.
Он мог бы меня догнать, если бы захотел: мы двигались очень медленно — на сей раз мне пришлось ехать в носилках, так как горные дороги не подходили для транспортных средств на колесах. Я убедилась, что не следует принимать всерьез допросы и бумажную волокиту. Начальнику местной полиции было известно всё, что могло его заинтересовать, все подробности моей жизни и обстоятельства поездки. Он узнал это от своего начальника из Тайюаня, от которого ничего нельзя было утаить, хотя я и не удостоила его визитом. Дело было в обычной жажде мести и желании доказать, что китайцы больше не боятся иностранцев и отныне принимают их у себя лишь «из любезности».
