Поезд, тяжело пыхтя, прибыл на станцию: неуклюжий локомотив впереди, другой такой — сзади, и третий, как ни странно, посреди состава. Он перевозил боевую технику. Под брезентовыми чехлами виднелись очертания пушек — то были первые на моей памяти орудия, которые отправляли на фронт.
На одном из них ехали полулежа трое солдат.
Локомотив в центре поезда с хрипом извергал клубы дыма, окутывая вагоны туманом; всё это освещалось прожектором, прикрепленным к трубе паровоза. Из-за яркого призрачного света контуры скрытого под брезентом орудия были словно высечены из твердой глыбы серовато-белого цвета. Лица и одежда солдат также приобрели одинаково ровный мертвенно-бледный цвет и казались совершенно безжизненными. Они были необычайно трогательными. Ни один художник не смог бы создать более трагичной картины: группа смертников у подножия сооружения, символизирующего войну.
Я была потрясена и не могла оторвать взгляда от этих живых, похожих на покойников людей, направлявшихся туда, где громоздились горы трупов. Я неподвижно стояла на перроне, до тех пор пока движущийся поезд не растворился в темноте, а потом, содрогаясь от ужаса и пронизывающей промозглой сырости, снова поспешила укрыться в зале ожидания.
В нескольких шагах от меня оказался студент, просивший сказать ему «несколько материнских слов». Смотрел ли он, как и я, на трех солдат, лежавших на пушке? Может быть, при виде этого у него возникли такие же мысли и чувства?.. Молодой человек выглядел еще более бледным, чем раньше.
— Идите спать, — сказала я, — раз вы не уезжаете сегодня ночью, и не падайте духом. В моей стране многие ушли на большую войну двадцать лет назад, и большинство из них вернулись домой.
Я не стала говорить юноше о том, сколько моих родных и друзей тогда погибло.
Поезд, на котором нам предстояло уехать, всё не объявляли. Было уже три часа ночи!.. Продрогнув, я вернулась на свое место. В зале было очень душно, так как все двери были закрыты сидевшими возле них людьми, боявшимися сквозняков. Фонарь страшно чадил; спавших рядом с ним на полу покрыло копотью. В уставшей от ожидания толпе не было слышно разговоров. Вокруг раздавались только храп, гудки проходящих поездов да трубные харкающие звуки, временами вносившие комичное оживление в наше тягостное бдение.
Около пяти объявили: «Поезд прибывает!»
Люди выстроились в ряд перед единственным закрытым окошком. На вокзале и поблизости от него собралось несколько сотен китайцев; все они спокойно ждали, слишком обессилевшие, чтобы требовать немедленно открыть кассу или, расталкивая соседей, лезть без очереди. Прошло довольно много времени, прежде чем начали продажу билетов.
Ионгдену повезло: он оказался в числе тех, кто первым приобрел билеты. Как только он вернулся, мы поспешили перенести багаж к тому пути, куда должны были подать поезд; нам помогал один рабочий, которого нашли слуги. Когда поезд подали, мы увидели, что он уже забит людьми. Тем не менее повару удалось забраться на площадку одного из вагонов, и мы начали передавать ему вещи. Не успели мы закончить, как локомотив тронулся без предупреждения, и состав вскоре скрылся из виду. Йонгден, монгол и я остались с частью нашего скарба на грязной земле. Мы были не одни такие: большинство обладателей билетов не успели сесть в поезд, а значительно большее число китайцев все еще продолжали стоять в очереди, не зная, что касса закрылась и поезд ушел.
Это происшествие ошеломило нас с ламой. Монгол же, безусловно, думал лишь о своих трубках с опиумом и явно переживал из-за этой потери. Вокзальные служащие и солдаты бегали между путями, разгоняя всех, кто там находился. Объявили о прибытии военных эшелонов, надо было уносить ноги, да поживее. Один из служивых, рассчитывая на вознаграждение, помог нам перенести вещи обратно, и мы снова оказались в том же зловонном зале, где провели две мучительные ночи.
Было уже совсем светло. Мы с Йонгденом пошли наводить справки. Почему поезд ушел так поспешно? Он сильно опоздал и торопился, чтобы вовремя разминуться с встречным составом, сообщил нам начальник вокзала. Когда же ожидается ближайший поезд? Чиновник ничего не мог сказать по этому поводу. Наверное, его известят… позднее. Возможно, состав подадут сегодня же, а может быть, завтра или послезавтра — нельзя было ничего утверждать наверняка, но он посоветовал нам не отходить далеко от станции.
Однако никаких признаков того, чтобы за одним поездом последовал другой, не было. Оставив наши чемоданы под присмотром Орша, мы с Йонгденом снова наведались в соломенную хижину, где накануне пили чай и ели яйца с хлебом, а затем вернулись на вокзал.
Здесь мы узнали приятную новость: нас разыскивал начальник вокзала и, узнав, что Орш — наш слуга, попросил его передать, что поезд должен прибыть сегодня, утром или во второй половине дня. Хотя обещание было довольно туманным, мы тем не менее были рады это слышать и отпустили монгола подкрепиться, наказав ему не мешкать и не тратить время на перекуры.
Уже разнеслись слухи о том, что нам было известно. Раздираемые противоречивыми чувствами китайцы не решались покидать вокзал, так как поезд мог прибыть в любой момент, но все чувствовали себя неуютно, опасаясь вражеских самолетов.
Люди, попавшие под обстрел в селениях, рассказывали жуткие истории. Мужчины то и дело выходили на улицу, чтобы взглянуть на небо; некоторые матери плакали, прижимая к себе детей. При малейшем неясном шуме все замолкали и прислушивались… прислушивались с замиранием сердца.
Снаружи солдаты распевали патриотические песни. Их было около сотни, они расположились в каре на пустыре за железнодорожными путями. Стоявший перед ними командир дирижировал хором, на мой взгляд, выбравшим странное место и время для репетиции.
«Вставайте! Вставайте! Вперед! Отдадим нашу плоть и кровь! Не будем сдаваться!..» — дружно выводили они (В приложении приведены переводы некоторых из этих песен).
Все патриотические песни похожи друг на друга, все они рассчитаны на то, чтобы вызвать как можно больше чувств, но… китайцы не особенно впечатлительны, и у меня были основания сомневаться, что эти явно продрогшие певцы, стоящие в грязи, испытывают сильное волнение. Скорее всего, они предпочли бы провести время за разговором, распивая чай в безопасном месте.
Прибыл еще один поезд; оттуда проворно выскочили солдаты и принялись разгружать мешки с мукой. Военные сваливали их в кучу в зале ожидания возле тюков с воинским обмундированием и с негодованием сгоняли примостившихся на них людей, которые машинально забрызгивали их плевками. Провинившиеся безропотно уходили, явно не желая терпеть эти несправедливые, по их мнению, оскорбления из-за своего совершенно естественного поведения.
Эти солдаты были опрятно одеты; они усердно и весело выполняли свою работу под руководством офицера, чье доброжелательное отношение к своим подчиненным резко отличалось от традиционного высокомерия китайских военных чинов. Очевидно, следовало быстро разгрузить вагоны, и офицер пришел на выручку: он стал носить на спине мешки, перебрасываясь с солдатами шутками. Все они были молоды, расторопны, весьма приятной наружности.
