– Блин… – пробормотал один из детей.
– Это все дядя! – тут же заверил ее другой.
– Предатель! – крикнул Беньи, пытаясь выползти из-под одеяла.
Габи строго ткнула в них указательным пальцем:
– Даю вам пять минут на уборку. Потом мыть руки и обедать. У бабушки почти все готово. Это и тебя касается, братан!
Беньи что-то хрюкнул из-под одеяла. Дети помогли ему выбраться. Габи ушла в уборную, чтобы они не видели, как она смеется. Как же этого не хватает в их городе – именно сегодня.
Суне выдохнул из самой глубины своего коренастого тела и посмотрел на Давида:
– Ты правда так ненавидишь Петера, что не смог бы работать в клубе, если бы он остался?
Давид огорченно вздохнул:
– Ненависть тут ни при чем. У нас просто разные ценности. Мы играем в хоккей, мы должны уметь ставить интересы клуба выше собственных.
– А Петер, по-твоему, не умеет?
– Я видел его, Суне. Я видел его на парковке, когда полиция ссадила Кевина с автобуса. Петер приехал туда, чтобы увидеть это своими глазами. Это была месть.
– А ты бы не сделал то же самое на его месте?
Давид поднял глаза, покачал головой:
– На его месте я бы, наверно, захватил пистолет. Я не об этом.
– А о чем тогда? – спросил Суне.
– О том, что хоккей существует, только пока он остается закрытым миром. Пока его не смешивают с посторонним дерьмом. Если бы они немного выждали и подали заявление на следующий день после финала, юридические последствия были РОВНО те же. Полиция, прокурор, суд, все то же, что и сейчас, все то же самое, только днем позже.
– А Кевин успел бы сыграть финал. И юниоры, возможно, победили бы, – вставил Суне, очевидно с ним не соглашаясь.
Давид не уступал:
– Для того и существует правосудие, Суне, именно поэтому в обществе есть законы. Петер мог бы подождать до финала, потому что проступок Кевина не имеет никакого отношения ни к хоккею, ни к клубу, но Петер решил сам его покарать. Он навредил команде, навредил клубу. Всему городу.
Старик издал свистящий вздох. Он постарел, но глаза не изменились.
– А помнишь, в тот год, когда ты только попал в основную команду, у нас был парень, который за два сезона получил три серьезных сотряса? Все знали: еще один, и больше он на лед не выйдет. Мы играли матч, в защите у противников стоял огромный зверюга, он знал обо всем этом и в первую же смену умышленно провел силовой прием так, чтобы попасть парню в голову.
– Помню, – кивает Давид.
– Помнишь, что ты сделал с этим защитником?
– Я избил его.
– Да. Наш парень получил очередное сотрясение мозга, больше он не играл. Но судья даже не удалил этого защитника. И поэтому ты избил его. Потому что иногда судьи ошибаются, иногда правила игры не совпадают с моральными правилами, и ты решил, что можешь сам чинить правосудие на льду.
– Это разные вещи, – уверенно ответил Давид, хотя на самом деле был не вполне уверен.
Суне надолго задумался, погладил щенка, потеребил брови.
– Как ты считаешь, Кевин правда изнасиловал Маю?
Давид обдумывал ответ целую вечность. Он думал об этом каждую секунду с тех пор, как полиция увезла Кевина. Разобрал ситуацию со всех сторон и решил вести себя разумно. Ответственно. Поэтому он ответил так:
– Это не мне решать. Это решит суд. Я тренер.
Суне огорчился:
– Я уважаю тебя, Давид. Но твою точку зрения – нет.
– А я не уважаю Петера за то, что возомнил себя Богом и решил, что всё в его власти – команда, клуб, город, – только из-за того, что дело касается его дочери. Вот скажи, Суне, если бы Кевина обвинили в изнасиловании другой девушки, если бы это не была дочка Петера, думаешь, Петер стал бы настаивать, чтобы ее родные обратились в полицию в день финала?
Суне прислонился головой к дверному косяку.
– Хорошо, Давид, тогда я спрошу тебя: если бы речь шла не о Кевине. Если бы под обвинение попал любой другой парень. Если бы это был кто-то из Низины. Ты бы так же рассуждал?
– Не знаю, – честно ответил Давид.
Суне молчал. Пусть эти слова так с Давидом и останутся. Ведь, в конце концов, большего не потребуешь. Хотя бы признать, что мы не можем знать все. Суне посторонился, пропуская Давида в коридор.
– Хочешь кофе?
В дверь Андерсонов позвонили. Гостю открыли не сразу. Мира с Лео играли на кухне в карты, из гаража доносились звуки электрогитары и ударных. Еще один звонок. Наконец ручка опустилась, в проеме стоял Петер в мокрой от пота рубашке и с барабанными палочками в руках. А на крыльце – генеральный директор клуба.
– У меня плохие новости. И хорошие.
Давид и Суне сидели на кухне. Давид никогда здесь не бывал, почти пятнадцать лет они всегда встречались на льду, но ни разу не были друг у друга дома.
– Значит, ты наконец получил основную команду, – великодушно произнес Суне.
– Только не ту, о которой я думал, – тихо ответил Давид.
Суне налил ему кофе. Он вполне допускал, что после сегодняшнего собрания директор позвонит ему и скажет о назначении Давида в основную команду, только полагал, что это будет команда Бьорнстада.
– Молока? – спросил Суне.
– Нет, спасибо, черный в самый раз, – ответил новый тренер основной команды клуба «Хед-Хоккей».
Директор кашлянул. В коридоре появилась Мира. Позади встали Лео и Мая, брат взял сестру за руку.
– Члены клуба проголосовали. Они не хотят тебя увольнять, – сообщил директор.
Ни криков восторга. Ни даже улыбок. Петер стер пот со лба.
– Что это значит?
Директор развел руками, плечи медленно поползли вверх.
– Давид уволился. Ему предложили работу в Хеде, в основной команде. Все лучшие юниоры уйдут с ним. Лит, Филип, Беньи, Бубу… Они работают не на клуб, Петер, они никогда не играли ради клуба. Они работают на Давида. А без них мы можем забыть про наши планы относительно взрослой команды. Сегодня вечером мне позвонили практически все спонсоры и разорвали контракты.
– Мы подадим на них в суд, – прорычала Мира, но директор только головой покачал.
– В прошлом году они вложили все свои деньги при условии, что из юниоров получится хорошая команда профессионалов. О «хорошей команде» можно забыть, мы даже платить зарплаты не сможем. Боюсь, в следующем году у нас вообще никакой команды не будет. Коммуна вкладываться не станет, они не хотят здесь делать хоккейную гимназию после… скандала.
Петер кивнул:
– А Эрдали?
– Отец Кевина забирает свои вложения. Переносит их в Хед. Он, естественно, хочет нас задушить. И если Кевина не признают виновным в… том, что случилось… он… будет играть в «Хед-Хоккее». Все наши лучшие игроки уйдут к ним.
