— В тот день, когда я встретила Мэри-Энн, я была на станции Паддингтон, пыталась найти теплое место для Саймона, чтобы поспать. Он болел…
— Пыталась найти теплое место, чтобы поспать? — прогремел Себастьяно в тревоге. — Почему ты не пошла домой? Или в больницу, если твой брат болел?
— Я не могла пойти в больницу, потому что мне еще не было восемнадцати и я боялась, что социальные службы распределят нас в разные семьи. — Она прикусила губу. — И у нас не было дома.
— Почему нет?
Она тяжело сглотнула:
— Последняя приемная семья, в которой жили, была не очень хорошей… и я думала, что смогу справиться в одиночку. — Она посмеялась над собой. — Оказывается, я была довольно наивна.
— Продолжай.
— А надо ли?
Он посмотрел на нее тем взглядом, который пугал первых лиц многий компаний по всему миру.
— Хорошо. — Она закатила глаза. — Я встретила парня на поезде в Лондон. Он был разговорчив и хорошо одет, и я как-то доверилась ему. Оглядываясь назад, я думаю, что хотела верить, что в мире есть хорошие люди, поэтому, когда он предложил помочь, предоставив нам свою свободную комнату, я ухватилась за шанс.
— Мне не понравится продолжение этой истории, не так ли? — спросил Себастьяно сквозь стиснутые зубы.
— Достаточно сообщить, что он захотел плату за комнату и не в денежном эквиваленте, — скривилась Поппи. — Я сказала ему, что мне это неинтересно.
— Что сделал этот подонок? — Его голос был таким глубоким, что Поппи удивленно моргнула.
— Он заставил меня разбудить Саймона и вышвырнул нас на улицу, — ответила Поппи, умолчав, что была настолько глупа, что сняла все деньги со счета, лишь бы социальные службы не смогли отследить ее, а негодяй украл все их сбережения. Это было слишком стыдно.
— Проклятье, Поппи, вы могли пострадать. — Себастьяно злобно выругался под нос. — Вас могли убить.
— Повезло, что Саймон глухой, и он проспал всю эту сцену.
— Твой брат глухой? — Его брови взметнулись вверх.
— Да, но это не влияет на его развитие. Он совершенно нормальный подросток.
— И ты заботилась о нем всю свою жизнь?
— С тех пор как ему исполнилось два. Я устраивала истерики, когда социальные работники пытались нас разлучить. Один раз нас почти разлучили, но в основном никто не хотел брать глухого малыша. И он всегда был спокоен, когда я была рядом.
— Ты потрясающая, ты знаешь это? — Он обхватил ее лицо ладонями. — Сильная. Сексуальная. Красивая. Внутри и снаружи.
— Не надо, — сказала она, смущенная его похвалой. Она не была особенной. Это лишь вопрос времени, когда он это поймет.
— Это так, — мягко заметил он. — Но я согласен. — Он сел в маленькое кресло в углу и потянул за пояс ее халата. — Мы достаточно поговорили. — Он проложил дорожку из поцелуев по талии девушки и повернул ее лицом к перилам.
— Что ты делаешь? — задыхаясь, спросила Поппи.
— Я покажу тебе, что ты заставляешь меня чувствовать. Наклонись вперед, bella, — промурлыкал он в ухо девушке. — Обопрись на балюстраду. Не отпускай.
Несколько часов спустя Себастьяно внезапно проснулся. Единственным звуком в комнате было мягкое дыхание Поппи, лежавшей рядом. Он осторожно повернул голову, чтобы убедиться, что она спит. Так и было. Ее мягкие изгибы прижимались к его боку, ее губы опухли от поцелуев, ее шелковистые волосы рассыпались по подушке.
В этот раз их занятия любовью были другими: менее интенсивные, но более мощные. Если такое вообще возможно.
Он поправил одеяло над ее плечом, и она теснее прижалась к нему. Он улыбнулся и скользнул рукой по бедру девушки. Ее кожа казалась шелком под его грубой рукой. Она вздохнула во сне, согрев дыханием его грудь. Он смотрел, как она просыпается, покрывая поцелуями брови, щеки, ямочку у рта. Она была так отзывчива на его прикосновения, что он уже мог представить, как она поворачивается к нему, прижимается к его телу и стонет от его ласк.
Боже, предполагалось, что это будет последняя ночь. Не то чтобы они это оговаривали. Но он так полагал. А теперь, если быть честным до конца, он хотел большего. Вот она — ирония судьбы.
В глубине души, наверное, он знал, что так все и закончится, потому держался от нее на расстоянии.
«Конечно, Кастильоне, ты очень сильно старался», — гаденько подсказал внутренний голос.
Раздраженный собой, он осторожно вытащил руку из-под шеи Поппи и направился в душ.
Черт возьми, он действительно пытался. Только она вымотала его.
«Чем? Дыханием?»
Он повернул кран, и горячая вода обрушилась на его напряженное тело.
Он рассказал ей о своих родителях, и это заставило чувствовать себя уязвимым. Каким-то образом она выкачивала из него информацию. Если он не будет осторожен, он увязнет во всем этом еще до того, как поймет.
А что насчет ее истории? Боже! Он все еще был на взводе от этого; он хотел выследить животное, которое напало на нее, и избить его до полусмерти. Ее жизненный опыт был намного хуже, чем все, с чем столкнулся он сам, но она не жаловалась и себя не жалела, как это делал он.
Он подставил голову под струю воды.
То, что началось как стопроцентная подделка, в какой-то момент превратилось в пятидесятипроцентную. И эти пятьдесят процентов были на ее стороне. Потому что, как только он переспал с ней, для него все стало настоящим. Теперь он не хотел, чтобы это заканчивалось.
Не сейчас, по крайней мере.
Кто сказал, что они должны закончить их отношения? Они никому не причиняли вреда. Они не нарушали никаких законов. Двое взрослых людей пытались унять возникшее между ними сексуальное влечение.
Себастьяно медленно, удовлетворенно улыбнулся. Ему стало легче от такой постановки вопроса. Все было под контролем. Он прошел в спальню. Да, они пытаются избавиться от сексуального влечения.
— Проснись и пой, соня. Гуггенхайм ждет.
— Если ты видел одну картину, считай, что видел их все, — простонала Поппи и накрыла голову подушкой.
— Какое кощунство, стажер! — ухмыльнулся Себастьяно. — Пикассо только что перевернулся в своей могиле.
— Пикассо мог бы прямо сейчас рисовать свои картины у нас за окном, и мне было бы все равно, — проворчала она.
Тихо смеясь, Себастьяно поднял подушку с головы девушки и наклонился, чтобы поцеловать ее.
Он когда-нибудь чувствовал себя таким счастливым?
Да, подумал он. И волоски на его руках встали дыбом. Его ухмылка угасла. Он чувствовал себя таким счастливым, когда был ребенком. Слепо, блаженно счастливым, и совершенно не понимал, как легко можно потерять это счастье, приняв одно неверное решение.
