…И только когда музыка шопеновского марша, оторвавшись от пошлого напевчика, взметнулась в синее жаркое небо воплем неизбывной тоски и страдания – у Валерьяна Вениаминовича сдавило горло, сам по себе затрясся подбородок. Он, ничего не видя, отвернулся, шагнул, уткнулся лбом во что-то с шершавой корой; плечи его и спина заходили ходуном от долго сдерживаемых рыданий.
Была скорбь, была. Была боль: жизнь расставалась с жизнью. И было горе – чернее черного. Плакал старик, нашедший сына – и потерявший его.
«Гордый мальчик! Он не мог смириться, не мог простить себе, что так запутался, что не был хозяином жизни, а только казался. Он думал, что ум и труд делают его всесильным, – и не пожелал смириться с унижением… мой гордый страстный мальчик!..»
V
Кто-то тронул его за плечо. Валерьян Вениаминович вытер ладонью лицо, обернулся: Ястребов.
– Валерьян Вениами… – сказал тот. – А я гляжу с дороги: вы или не вы?
На проселке стояла малиновая «Волга». За рулем ее сидел парень, похожий на Германа Ивановича, рыжий, с маленькими глазами, скуластый. Сам же механик опирался на палку, был сед, брюзгл и толст.
– Смотрите, какая история получилась с Александром-то Иванычем, а? – продолжал он. – Выходит, это он вчера под вечер так красиво там вспыхнул, ай-ай… Мог оказаться и не один. Не пережил нас, стариков, надо же!.. А я вот, – он показал палку, – правая нога совсем забарахлила, отниматься вроде надумала, зараза. Сын в машине катает, все равно как вас шофер, а?.. Догоняли энтих, – он указал в сторону толпы, – глянул сюда: вроде вы…
Он говорил и говорил, понимая состояние Пеца и давая ему время прийти в себя.
– Батя, так мы едем? – баском спросил из машины сын.
– Ты катись, куда хошь, а мы с Валерьяном Вениаминовичем здесь в тенечке перебудем – верно, Валерьян Вениами? Чего мы туда потащимся, Александра Иваныча все равно не поднимем. Речи говорить? Так говори – помрешь, и не говори – помрешь, верно, Валерьян Вениами? – Сын тем временем завел машину, стал разворачивать. – Ты погоди, погребец нам оставь!
Тот вышел, открыл багажник, принес деревянный не то сундучок, не то чемоданчик на блестящих винтах, произнес ворчливо:
– Все бы тебе погребец – а потом хвораешь.
– Иди, иди! Невежа, не поздоровался даже. Не ты меня поишь, не ты лечишь, не в своей машине возишь. Давай отсюдова! – И механик замахнулся на отпрыска палкой – не всерьез, а так, побахвалиться, что отец и хозяин.
Сын укатил в сторону города.
– Мы сейчас с вами здесь преотлично устроимся, Валерьян Вениами, помянем Сашу, – приговаривал Ястребов, раскладывая «погребец». Из того получились два легких прочных стульчика, столик, на который выставились пластмассовые стаканчики, начатая бутылка коньяку, хлеб, помидоры, сыр, сухая колбаса… Даже удивительно стало: как много вмещалось в столь малом объеме!
«Сам, наверное, сделал?» – подумал, но не спросил Пец: он не был уверен в своем голосе.
– Видите, какое устройство сочинил. Руки скучают… – Механик разлил коньяк, придвинул Пецу стопку и закуску. – Барином живу, фу-ты ну-ты!.. Ну, вечная ему память от всех, а я так Александра Иваныча и в малом не забуду!
Выпили. Пец смотрел: щетина на щеках механика проступала не рыжая, а совсем седая; толстое лицо в склеротических жилках и складках дрябло обвисало. Тот перехватил взгляд:
– Смотрите, какой я стал? Так ведь и вы, Валерьян Вениами, не обижайтесь, не краше. Я лично не в претензии. Правда, со знакомыми как-то неохота встречаться: удивляются, охают, расспрашивают, даже жалеют – будто я инвалид какой! Разве им объяснишь, что жалеть-то меня стоило бы без этого десятка лет, прожитого за год. Пустая без этого получилась бы у меня жизнь. Я и сам это только теперь понял, Валерьян Вениами, честно. Раньше я как считал? Хорошая жизнь – это достаток, дом, здоровье свое и семейных, садик, одеться получше, вещи всякие… Ну не без того, чтобы и погулять в компании, и бабу на стороне поиметь – не шлюху, конечно, но лучше, если без хлопот, без осложнений, не слишком всерьез. А работа – только средство, чтобы укрепиться в этой хорошей жизни. Даже не она сама по себе – заработок… – Под разговор Герман Иванович снова наполнил стопку. – Так и наверху вкалывал, учитывал, какой наряд выгодней, где премия светит. И вот только лишившись, – он грустно взглянул в сторону Шара, – понял, дурень старый, что самый-то красивый, интересный кусок жизни прошел у меня там, наверху. Ведь какие мы дела творили с вами и Александром Ивановичем, угораздило его, земля ему пухом, берите, Валерьян Вениаминович!
«Слышишь, Саша, слышишь? – подумал Пец, опрокидывая в рот вторую стопку. – Это ведь какой-то ответ».
А Ястребов смотрел на него просительно, в хрипловатом голосе чувствовалась слеза:
– Вы возьмите меня снова наверх, Валерьян Вениами, а? Я еще сгожусь, сумею. Там у вас сейчас большая работа будет.
Глава 29
«И ты – одно с тем!»
«Родился – нажми кнопку».
Надпись в роддоме
самообслуживания
I
И надо было жить и работать дальше. Не ради счастья-успеха-признания, а – к тому приставлен.
На проходной комендант Петренко вручил ему акт осмотра сетей (с очень красноречивыми снимками), получил от директора визы на всех заявках и приказ развертывать работу, не теряя ни минуты. Упрочение экранных сетей требовалось неотложно: надвигалась осень, пора ненастья.
Да и все другие дела были неотложны. Вчерашняя авария и сегодняшние похороны многое нарушили в башне; начальники отделов, лабораторий, служб сопровождали директора, пока он поднимался к себе, а затем приходили, звонили, связывались по телеинвертору – каждый со своими вопросами. Все сетовали на постигшую утрату, многие попутно с большей или меньшей осторожностью выясняли кандидатуру нового главного инженера, а поняв, что ее нет, склоняли к определенному лицу, подчеркивали его нужные качества. Были названы Мендельзон и Любарский, Люся Малюта, Васюк-Басистов, Буров, Бугаев и даже референт (впрочем, ныне зам по оргвопросам) Валя Синица. Валерьян Вениаминович выслушивал, вникал, отмалчивался, разрешал, запрещал, откладывал… а в горле еще давил нерассосавшийся комок, в голове пошумливало от выпитого с Ястребовым.
Мысли соскакивали с проторенной колеи. Вспоминался разговор с Корневым и особенно, как он вставил ему фитиль, показав «космонавтику навыворот» – аккрецию, падение метеоров.
…Век назад автомобили были не меньшим чудом, чем сейчас космические ракеты. И легко можно представить сотни миллионов ракет: грузовых, пассажирских, такси, личных и даже номенклатурных (в черном лаке и со спецсигналами), наполнивших околоземное пространство. Главное – всем будет позарез надо: потому что у соседа аж две, потому что детям космос полезен для здоровья, чтобы провести отпуск на Марсе… да о чем говорить! Разве мыслима нормальная жизнь без своей ракеты – или хотя бы папиной? Таким и девушки не станут отдаваться.
