Пец кивнул.
Что же до восстановления системы ГиМ, сразу перешел на другую тему Буров, то – с учетом опыта эксплуатации, всех последних усовершенствований – легче и дешевле сделать ее заново, чем ремонтировать. Там ведь нагромождали идею на идею, а теперь пойдет в дело только самое проверенное; так гораздо проще и быстрее. У Виктора Федоровича едва ли не вышло, что оно и к лучшему – выход из строя старой несовершенной системы. Прямо он это не сказал, но в интонациях проскользнуло.
Ничего не ответив на его вопросительный взгляд, Пец вошел в просмотровый зал. Увидев его, Варфоломей Дормидонтович остановил проектор (на экране замер кадр с оранжевой звездой, окутанной плоским, слабо светящимся шлейфом), подошел, душевно пожал руку:
– Его всем нам будет не хватать, Валерьян Вениаминович. Другого такого мы не сыщем… – Вздохнул, помолчал и заговорил деловым голосом: – Что же до состояния работ, то… мне лично оно напоминает состояние Европы после Второй мировой войны: масса разрушений – но тем самым и масса возможностей для реализации новых идей, новых архитектурных проектов, которые иначе бы остались на бумаге. Витя вам говорил о своих замыслах?
– Нет, – буркнул Пец.
– Ничего, еще расскажет… А вот, Валерьян Вениаминович, не угодно ли полюбоваться. – Любарский указал на экран. – Думаете, это планетообразующая звезда? Как бы не так, это планета, выбрасывающая из себя вещество! Только снята при сильно ускоренном времени, поэтому ее тепловое излучение выглядит светом. Понимаете, выходит, что между планетами и звездами в этом отношении нет принципиальной разницы! Не хотите ли посмотреть дальше?
– Не сейчас, – качнул головой директор. «Отрешен, наполнен Меняющейся Вселенной; не поворачивается язык сообщить ему о надвигающейся оттуда космической буре, напомнить тот разговор. Время еще терпит… Я должен решить сам. – Валерьяна Вениаминовича охватило раздражение и растерянность. – Энтузиасты науки, приносящие себя в жертву познанию Вселенной! Чем вы лучше военпреда Волкова, готового распяться в интересах обороны? Ограниченность, ограниченность – даже когда она прикидывается широтой и жертвенностью… Не лучше ли ничего не приносить в жертву: ни вселенскую отрешенность земной суете – ни ее вселенскому образу мыслей? Уметь охватить рассудком и чувствами все – от вечной бесконечности, в которой обитаем, до мелких забот о телесной жизни… И без натуги, главное, охватывать все в действиях и переживаниях. Это – легко сказать! Кто сумеет? Корнев не смог. Эти? Они, похоже, уже по ту сторону, что и Корнев, хоть и на иной лад. Я? Только в мыслях, а в делах, в жизни не лучше других. Выходит, не по силам это людям? Наш удел быть игрушками стихий и ни черта ни понимать? Или, что не лучше, драматизировать развенчание иллюзий, открытие истин – вплоть до самоубийства?..»
Взгляд Пеца упал на взъерошенного Мишу, который выходил и вернулся c кипой кассет. «У этого хоть была своя причина не участвовать в похоронах…» Директор подозвал его, извинился, что не помнит имени-отчества.
– Михаил Аркадьевич Панкратов, – сухо представился тот.
– Не родственник академика Панкратова?
– Нет. И самоубийцы Шиммеля тоже.
Малый дерзил, чтобы не потерять лицо: обжегся на Корневе. Самоубийца Шиммель – это из Ремарка? К таким выпадам Пец привык – наравне с подобострастием. «Все-таки книги читает, о музыке думает, молодец». Не познакомит ли его Михаил Аркадьевич со своей установкой?
– Познакомить с действием установки, – ответил тот, – сейчас невозможно, поскольку она паразитировала на системе ГиМ, которая разрушена. Можно только рассказать идею, показать, что получается.
– Пожалуйста.
Они перешли в комнату мастерской, где стояла установка. Основное – это концентраторы НПВ, объяснил инженер, достав из стола металлические цилиндрики с округлым керамическим дном и игольчатым электродом внутри. Их помещали вблизи нижней границы «полевой трубы» системы ГиМ; когда ее поле концентрировало крутую неоднородность, то и между электродами в цилиндре получалась такая же: по краям кванты в тысячи раз крупнее, чем вблизи иглы. Для сохранения этого после снятия поля ГиМ достаточно было удержать такую же напряженность внутри цилиндрика, для чего хватает батарейки. Далее концентратор, в котором оказывается физический объем порядка многих кубометров, можно вместе с батарейкой перенести куда угодно. Если потом убавлять напряжение, то микропространство как бы выходит вовне, в обычное, выпирает крутым градиентом неоднородности. А тот может разрушать любые непроводники. Направление и угол градиента регулируются вот этими и этими электродами установки… Затем Миша показал образцы с дырами, которые Пец видел вчера.
Валерьян Вениаминович вдруг поймал себя на том, что относится к молодому – пусть и даровитому – парню с каким-то повышенным почтением, как к равному, а может быть, и старшему. «Чего это я?.. А – его мысль о музыке как универсальной речи вселенской! Мысль, стоящую многих изобретений. Надо бы найти время с ним поговорить и об этом. Да когда же!..»
…Объяснения Миши он слушал вполуха, кивал, все поняв. И снова был – который раз за последние дни – потрясен до панического смешения мыслей.
– А что произошло бы, если б от вашего заряженного неоднородностью «концентратора» отсоединился провод батарейки?
– А с чего бы ему отсоединиться? – опасливо покосился на него инженер. – Клеммы под винты, схема без соплей.
– А все-таки? Выскользнула клемма, оборвался провод при переноске – мало ли что.
– Ну… разрушение предметов вокруг. Только это маловероятно.
Он и сейчас не понимал, что изобрел ту самую «пространственную бомбу», этот молодой, да ранний Миша, не состоящий в родстве с академиками и самоубийцами. Лишь почуял возможный нагоняй за рискованные опыты. Он и не думал ни о какой бомбе: способ концентрации НПВ, накопление больших физических пространств в малых геометрических объемах – интереснятина! Да и сам Пец, не наведи его сегодня бдительный военпред на эту тему, не в первую и не во вторую, а разве что в десятую какую-нибудь очередь задумался бы о разрушительных свойствах таких НПВ-концентраторов. Ведь здесь множество применений: не только стены дырявить, но и туннели сквозь горы… автобус в карман поместить можно… да что говорить! И в то же время: НПВ-бомба. При надлежащем заряде любой город в пыль обратит. Все верно.
Он поставил инженеру «недурственно», посоветовал провести теоретические расчеты, не тянуть с заявкой и статьей – и отпустил с миром. А сам поднялся на крышу.
VI
Здесь было прибрано, почти ничего не осталось от хаоса обломков, который он видел утром. Кабина и электроды, падая, снесли ограду, лебедку и западную часть генераторной галереи. На краю площадки в той стороне теперь торчала только лампочка на шесте, тускло освещала ближнюю часть крыши. Непривычной была пустота и первозданная темнота вокруг и вверху: не тянутся к ядру освещенные прожекторами канаты и кабели, не белеют в выси электроды и колбаски аэростатов… От кабины осталось лишь пилотское кресло, с которого так удобно было наблюдать делающееся в MB; его вырезали автогеном вместе с частью шасси, поставили в середине крыши.
