– А что, можете, Варфоломеич, – басовито одобрил Викентий, когда они вылезли; он почему-то называл Любарского так. Тот не возражал, не поправлял: все-таки не «Бармалеич». – Если уволят из директоров, я вас возьму в резерв. Без работы не останетесь.
Сам же Варфоломей Дормидонтович в ожидании полуночи, удобного времени работы в павильоне, сидел за компьютером: очки на кончике носа (на клавиши сквозь них, на экран дальнозоркими глазами поверх них), просматривал файлы, размышлял, вспоминал.
Филиал-притон в Овечьем – это расширение Контакта МВ – Большая Вселенная или нет? С одной стороны, они отсюда НПВ-щупальцами распространяются на сотни километров во все стороны. Это по земной суше – по кривой, с отражением от облаков и ионизированных слоев; а по прямой, в космос уже на десятки миллионов километров. В Пояс астероидов за Марсом… Могут и на Марс, на Юпитер со спутниками – но зачем? Там все под строгим наблюдением. Даже Фобос и Деймос… С другой стороны, не Шар, не Меняющаяся Вселенная в нем дотянула сюда свое НПВ-тело; они сами доставляют К-заряды в Ловушках.
(Вот через это – «сами», «мы сами» – все и происходит. Через нас.)
5
Филиал НИИ НПВ, филиал-притон… даже он сам в уме именует его так. А другие и вслух, с оттенком молодечества. Да и как не именовать, если не далее чем позапрошлым вечером на красивом горном закате с золотистыми, подрумяненными снизу скрытым за скалами солнцем облаками, используя эти облака, они снова взяли банк – за хребтом, в соседней республике, ныне независимой державке. Причем если тот, в Катагани, они «взяли» в смысле переносном – точнее, в блатном, – то это здание в самом прямом: выдернули, как морковку с грядки. На такой дистанции, двести тридцать километров по кривой, простым ЛОМом иначе не получалось.
…Подобрали режим так, чтобы выглядело немного землетрясением, немного акцией экстремистов. Для колебания почв НПВ-оболочкой при К2 малость поколыхали эту финансовую цитадель на углу центральных улиц (банк и в самом деле был сработан по виду под горный замок, только с зеркальным фасадом и витражами); из него при первых колыханиях стремительно выскочили несколько человек – вероятно, охрана. Потом выбросили НПВ-язык чуть замедленнее обычного – для грохота перекачки на его конце. Под сей гром, не то земной, не то небесный, здание, голубовато засияв, взмыло вверх – и нету.
Его аккуратно поставили на площадку для малых астероидов. Вошли, изъяли сейфы – а сам «замок» снова в ЛОМ и в режиме «На!» обратно. Часа не прошло, как оно низверглось с небес на место. Правда, с перекосом и сильно поврежденное, без стекол и витражей, стены в трещинах, даже с провалами. Но все равно: нам лишнего не надо. Восстановят, ничего. А уж как там истолкуют происшедшее, как отнесутся те, для кого это важно, что банк вернулся с небес без сейфов… это их проблемы. Здешние, наши, на какое-то время снова решены: есть чем платить людям, есть за что покупать, командировать. А при все возрастающей интенсивности дел и дорожании презренных денег надо все больше.
По этому случаю – правда, после него – было обсуждение с переходом в полемику.
Полилог типа «Они» (в самом излюбленном месте – в трензале на сто сорок четвертом уровне, потом в сауне, в обусловленное время сбора. Из него Варфоломей Дормидонтович сейчас вспоминал отдельные реплики):
– …Международное право – ах-ах! Во-первых, мне эти мандариновые иностранцы и посейчас как родные. Я их люблю и рад был доставить им развлечение. Ты представь, сколько там будет сказано «вах-вах!», сколько поцокиваний языками, возведенных вверх широких бровей, выкаченных глаз и вскинутых рук…
– А сколько бедняков там будут рады, что жирненьких грабанули!
– Столько же, как и у нас. Я ж говорю, мы с ними как родные… Во-вторых, наиболее международны сейчас не державки всякие, это отживает, а транснациональные корпорации. Это самые бандитские образования. Им все нипочем. Ради своей выгоды и правительства меняют, и разбомбить могут.
– …Ты спроси себя: если бы те, кого мы выпотрошили, имели наши Ловушки – удержало бы их международное право или там принцип священной частной собственности?..
Общий смех.
– A corsair est corsair et demi! – как говорят французы. Что в переводе значит: на корсара – корсар с половиной. Или: на бандита – полтора бандита. Как угодно.
Это вступил в разговор новый человек в институте, Геннадий Борисович Иорданцев, восьмидесяти семи лет, академик ВАСХНИЛ и прочее, и прочее, и прочее – замечательная личность. В просторечии он ГенБио. В силу своего содержательного прошлого старик одинаково безукоризненно изъясняется на французском и ботает по фене.
– В крупных делах в этом мире мы всегда оказываемся в мире бандитов, – продолжал он. – И даже куда менее благородных, чем Наполеон, более подлых, чем Талейран… хотя, казалось бы, куда уже. Единственно, что вызовет уважение, – если на каждого из них вы будете полтора бандита. А мы ведь можем не только полтора – а в К раз…
Любарский улыбнулся. Иорданцев ему был очень симпатичен. Человек, привлеченный для будущей К-Атлантиды. Еще один новый. И непонятно – откуда.
Мысли приняли другое направление.
«…К-полигон в зоне с Асканией-2 (теперь уже без нее): Контакт или нет? Ничего же вроде не прибавилось, как было место под Шаром, так и есть. Хоздвор НИИ, задняя часть у пустыря – самая удаленная и свободная от разгрузок/погрузок и прочего. Выделили там гектарчик под увлекательную идею. Что было, то и есть; но теперь туда светят солнца из МВ. И физическая территория, хоть пока почти пустая, – полтора миллиона квадратных километров (как добавил бы Альтер Абрамович: „Чтоб вы мне все так были здоровеньки!“)».
Сами влезли во вселенскую игру. Но может быть, так и надо? Не мы играем, так все равно с нами играют. Так пусть хоть будет интересно. Тиресно, как говорят мальчишки.
Трехглавие об «Открытке»
Глава 22
Эпопеи Аскании-2
«Любви все возрасты покорны…»
Возрасты да, вот только органам не прикажешь.
К. Прутков-пенсионер. Мысль со вздохом
1
Эпопеи Аскании… их было несколько. И то, что это были эпопеи, думал сейчас Любарский, что в создание этого островка на полигоне, а тем более в оживление, образование на нем флоры и фауны – куцой флоры и чепуховой фауны, – затем и в обживание его они вкладывали душу и все силы, как раз и означало «под видом одного другое». Не души они вкладывали, а мелкость своих душ, – теперь, когда все позади, это ясно видно.
Потому что всю их суету на полигоне издевательски освещали МВ-солнца, каждый день новые и разные; солнца, проживающие в этот К-день всю свою жизнь. Освещала иная Вселенная – меняющаяся.
Да и эта менялась, наша: в ней плыл фантом М31. Из неба галактик к их Шару.
Варфоломей Дормидонтович потер лицо ладонями. Нет, это все было не зря и не просто так. Но что было главное во множестве их усилий и дел?
