Мысль надфизична: осознанная категория возможностей. Реальный мир – лишь реализация их, реализация всемысли. Поэтому мыслеобмены проникают всюду, распространяясь тем далее, чем необычнее новая информация и чем больше вложено в нее чувства.
…Такова трактовка М31-существом (АУМ-Я) открытия В. В. Пецем и В. Д. Любарским Меняющейся Вселенной в Шаре. В Метагалактике узнали о нем в цикл текущий 765032095,7980650430835014 (0,0000000000000057 цикла назад); еще до подъема Вэ Вэ с заезжим доцентом в аэростатной кабине, в момент озарения их за чаем; самый сильный всплеск чувств был тогда.
Сейчас М31 приближалась к глобуле В-87, небольшой недавно сформировавшейся в пространстве с К110 спиральной галактике.
На карте Варфоломея Дормидонтовича она и значилась как рентген-источник VX-345/90.
За этот ЗПВ, звездо-планетный вихрь и просила-молила глобула-мать.
4
Цикл текущий: 765032095,7980650430835084
Направление: угол А 5,675432109, угол В 2,0894563853
Дистанция от центра: 0,3178438243835
Место: окраина глобулы В-87/К110, ЗПВ Одариан
Перспективных планет там было две – родная и освоенная. Двадцать три миллиарда разумных существ – и не важно, каковы они были внешне, чем дышали, что пили и ели. Их мир был самый логотонистый с семблем, мелюкее не бывает. Только их седрявки так глико стрептали по крексам. Лишь они на всех планетах вихря мезонансно корреляли любой вект.
Опасность почувствовалась сперва неосознанно, в камланиях и причитаниях бродячих преклов, заблужденно. Через век – тягой к чужим солнцам, в иные миры.
Но в последний век – и осознанно. Вышли наблюдениями в Большую Вселенную (что непросто из НПВ-глобулы с К110), засекли приближение черно-багрового галактического монстра. Осознали, где они в глобуле, которая меньше и слабей.
…Все было брошено на создание космоковчегов. Ясно знали, что улетят, самое большее, миллионы; погибнут миллиарды. Но семя мира сего сохранится, знания, индивидуальность, память о нем – это немало для Вселенной.
Старты длились три года-А и два года-Б, по числу оборотов каждой из обитаемых планет вокруг своего, пока еще спокойного бе-
ло-желтого светила. Веером уходили космокорабли всех мыслимых конструкций к многим звездам с разведанными планетами. К многим и разным, но все в одну сторону – противоположную той, где грозово накалялся край глобулы от чужих обильных звезд внедряющейся-вторгающейся М31.
Родное светило Одариан, отец-даритель жизни, уменьшалось за дюзами, тускнело и багровело в скоростном смещении спектра. Оставшиеся на планетах жили себе обычно и обыденно, не слишком веря прогнозам: как это – их мир не вечен и вдруг может пропасть!
Но вот светило стало увеличиваться. Накаляться до слепящей белой голубизны. Разрастаться клубами и выбрасываемыми облаками огня.
И поняли, что не успеют. Не уйдут.
Тогда – не по команде, не могло быть команд, по единому порыву – все одарианские корабли развернулись и пошли – не к планетам своим, уже пылающим и плавящимся, а в сторону расширяющегося кома ядерного пламени, еще недавно бывшего благодатным животворным солнцем. В первичную среду.
Разворот космоковчегов, разбросанных в пространстве на миллиарды километров, произошел согласованно, единообразно: траектории всех их изогнулись, как струи бьющего вверх фонтана, когда их одолевает тяготение. Они – космоковчеги и те, кто в них, – теперь нормально, естественно стали частью явления конца их мира.
Таково отличие творцов от тварей: не бежать от погибели с поджатыми хвостами в смертном страхе, безумной надежде спастись, – лицом и взглядом вперед, к понятой огненной гибели. С открытой грудью и открытой душой. Теперь и для них не имело значения, как они выглядели, кто был красив и силен, а кто нет. В эти последние часы они узнали о жизни и о себе больше, чем весь их мир за прожитые тысячелетия: есть только одно существо-цельность – Вселенная, только одна жизнь – ее, только одно всетело – ее, огненно-жаркое. И все они – части от части ее.
– Только ты! Только ты – индивидуальность, и мы части тебя. Только ты!
И звучала музыка, язык Вселенной, ее прямая, понятная всюду речь. Реквиемы и гимны, симфонии и хоралы…
Четыре вещи надфизичны во Вселенной, первичны: мысль, чувство, музыка и математика. А над ними: сознание и решение.
Физично действие (оно же событие, акт, факт) – как реализация всемысли, всезамысла бытия-становления; с него начинаются время, пространство и вещество.
…И каковы бы они ни были, одариане, – органические, кремниевые, гуманоидны, от земноводных или кристаллоиды, – но коли они разумны и духовны, музыка у них – была.
Потому что музыка – синтез мысли и чувства – в самом деле язык Вселенной. Этот тезис не требует доказательства, только уточнения: под музыкой понимаем не только гармонические звуки – сотрясения воздуха от вибраций инструментов и гортаней, – но любые подобные колебания в любых средах, от кристаллической до межзвездной.
…и кристаллоидам окажутся доступны симфонии и концерты Чайковского и Моцарта, Бетховена и Шопена; только воспримут они ее в ином диапазоне частот и в тысячи раз быстрее. И галактикам, разумным, одухотворенным существам Вселенной, доступно высокое наслаждение воспринимать их, растянутое на многие наши века.
Уместно прервать даже описание конца света, чтоб повторить эту мысль Панкратова. Миры гибнут – мысль остается. Чаще в виде музыки, чем слов.
(Миша подумал, высказал и забыл. Мало ли какие мысли возникнут в голове толкового парня. Пец оценил, но умер. Тем не менее всю судьбу Михаила Аркадьевича, прекрасную и страшную, задала эта мысль; ею он больше всех своих дел отмечен во Вселенной.)
…Между космоковчегами поддерживалась связь – до сгорания каждого. На экранах их вырисовывались траектории всех: от момента, когда они слитно, толстой струей из фонтана, брызнули от своих планет в сторону ближайших звезд (с разведанными похожими планетами) – и вот теперь разделенными фонтанными же струйками заворачивали обратно к истоку.
Эта картина красноречивее любых доводов философских доктрин показывала, насколько они были частью единого. В нее вошла и суета снаряжения экспедиций, постройки и запуска кораблей – все это были просто части, подробности, завитки вселенского события-финала; движения-звуки в финальных аккордах симфонии первичного бытия.
И от понимания-присоединения к подлинной жизни мира каждый становился сильнее, ярче, счастливее – до вспышки. Они не гибли, нет – входили в первичное.
Бабочка, летящая на огонь, знает, что она делает. Огонь – это жизнь, и она влетает в жизнь.
Облаками пара и раскаленной пыли стали планеты. Спичками вспыхивали космоковчеги. Но существа, индивидуумы в них, одариане гибелью своей присоединялись ко всеиндивидуальности.
